Иркутская область, города и районы Иркутской области, ее жизнь, культура, история, экономика - вот основные темы сайта "Иркутская область : Города и районы". Часто Иркутскую область называют Прибайкальем, именно "Прибайкалье" и стало названием проекта, в который входит этот сайт.

Надежда Тендитник о творчестве А.Г. Байбородина

Надежда  ТЕНДИТНИК  (профессор Иркутского государственного университета)

 

Начало осветления духа

О повестях и рассказах Анатолия  Байбородина 

Не так давно появилась пред очи читающей публики статья Ивана Ильина «О сопротивлении злу силою» и врезалась в соз­нание определенностью и глубиной понимания диалектики отно­шений добра и зла. Философ относил себя к поколению, которому был привит, дан, явлен опыт зла. При нем оно предстало с ред­костной откровенностью, «освободило себя от всяких внутренних раздвоенностей и внешних препон, открыло свое лицо, расправило свои крылья, выговорило свои цели, собрало свои силы, осознало свои пути и средства». Прозвучавший в те годы призыв к непро­тивлению расценивался им как «самопредание злу», «приятие его, предоставление ему свободы». Сопротивление силою в устах вели­кого патриота означало: не допустить на краю пропасти «добро­вольного саморастления и самозаражения».

Необходимые и достойные пути сопротивления злу ведут, бе­зусловно, к действенности писательского слова. Нынешний спор о «непротивлении и сопротивлении» заведомо бесплоден, ибо начат теми, кто именно словом своим достойно послужил Отечеству. Будем же надеяться, что не перерастет он в кликушеское обличе­ние вчерашних кумиров, а лишь отчетливо обозначит границы вставшей перед художником дилеммы: как и когда трезвое ви­дение мира перерастает в опасное обличительство?

Сегодня как никогда важно понять Ивана Солоневича, упре­кавшего классику в расхождении ее с путями народа, и объяснить, почему уже в наше время, особенно в 60-е годи, проросло и на­брало силу негодование писателей, болеющих за судьбу Родины, против уродств царящего коммунистического направления. Можно ли было молчать в условиях начавшегося открытого растления народа? «Деревенская» и военная проза в лице лучших своих представителей активизировала личностный поиск ответа на мно­гие жгучие вопросы, обозначила важнейшие национальные проб­лемы, стала лабораторией, взрастившей поистине глобальные идеи Разговоры о ее затухании, исчерпанности не оправданы уже хотя бы по одному тому, что не была она, национальная, истинно на­родная проза, ни «военной», ни «деревенской». И Василий -Белов давно по этому поводу сказал: она—«общечеловеческая, общена­циональная». Иерархия ценностей определялась в ней не числом горьких страниц о многострадальной жизни народа, а присутст­вием священного начала, живущего в душе мастера.

Опыт В. Белова, В. Шукшина. В. Распутина не ушел в прош­лое, а продолжает питать творчество новых поколений. Живой при­мер тому — книги молодого иркутского прозаика Анатолия Байбородина, его поистине «деревенская» проза. Ох, как нелегко ему искать свой путь после великих мастеров, кажется, все уже сказавших о новом крепостном праве, замордовавшем сельского жи­теля. Однако ж, неисчерпаем Колодец народного опыта, не позна­ны и не раскрыты до конца его омуты.

*  *   *

Печатается А. Байбородин более пятнадцати лет. Произведе­ния иркутского автора печатались и в Москве, и в Иркутске, и в Омске, в Бурятии, наконец, в Чехословакии, в Германии (журнал «Вече»).

Родился Байбородин Анатолий Григорьевич в 1950 году в селе Сосново-Озерск. в простой и большой крестьянской семье. Мать была выходцем из семейских (старообрядцев) Забайкалья, отец—коренной сибиряк. После окончания сельской школы три года работал в родном селе. Потом окончил Иркутский государст­венный университет (отделение журналистики), работал в район­ных и областных молодежных газетах Восточной Сибири. Препо­давал русскую литературу в средних учебных заведениях. Ныне преподаватель Иркутского государственного университета — спец. курс «Русская народная этика».

Первый рассказ «Двое на озере» был опубликован в 1979 году в «Литературной России» с предисловием В. Распутина. Автор че­тырех книг прозы. Первая книга повестей «Старый покос» вышла в Иркутске в 1983 году. В 1985 участвовал в VIII Всесоюзном совещании молодых писателей в Москве, Лауреат премии «Лите­ратурной России» за лучший рассказ года (1979). Нелегок был, тем не менее, издательский путь автора — десятки отказов из на­ших журналов, обвинения в прямом подражании мастерам «де­ревенской» прозы, в искусственной стилизации языка под народ­ный говор, длинные периоды в духе школы «потока сознания» и прочее. Редкие публикации, безызвестность, хотя в самом начале перестройки в Москве готовились к изданию две больших книги прозы А. Байбородина (рецензенты В. Распутин, В. Личутин), но зономическая поруха в стране порушила и государственные изда­тельства. Книги не вышли.

*    *    *

И,  тем не менее, круг читателей у А. Байбородина широк, Пер­вая московская книга «Поздний сын» вышла в 1988 году, но и сейчас читается с большим интересом, восхищая живостью и са­мобытностью языка. В издательской рецензии на рукопись книги «Чудо» Владимир Личутин писал:

«Анатолий Байбородинписатель талантливый (сужу по книге «Поздний сын»). Обладает стилем, образным языком, музыкою сло­ва, верным глазом, душою чуткою к душевным переживаниям ге­роя. Природа щедро наделила Байбородина всеми литературными качествами, из чего и вылепливается истинный народный худож­ник. Читал повесть «Поздний сын» и нарадоваться не мог: вот в глубине сибирской какой новый писатель возрос: своим востор­гом поделился с Валентином Распутиным, и тот подтвердил...»

Повести «Поздний сын» и «Не родит сокола сова» предстают как своеобразная дилогия Они связаны единым героем-повество­вателем, рассказывают об одном я том же времени, живут в русско-бурятском селе и в райцентре  (центре аймака) —Укыр и Сосново-Озерск.

Горьки и подчас неизбывно печальны страницы этих повест­вований. Начало и конец 50-х годов, это переломное время, вы­бранное писателем не без смысла, дает возможность показать кру­шение деревни во всем его кошмаре, в непредсказуемых послед­ствиях, аукающихся по сей день. Ведь именно в эти годы крутой зажим на селе рухнул и сменился безвластием, едва прикрывае­мым такими «мероприятиями», как переселение из «неперспектив­ных» деревень —• в «перспективные». Пьянство, явившееся отёетом на нерешенность глобальных проблем, привело к тому, что и земля перестала кормить мужика. Обнажились так и не зарубцевавшиеся раны, нанесенные деревне коллективизацией. То в ядовитой на­смешке, то в пьяной перебранке прорывается ненависть к соседу, когда-то, при раскулачивании, задарма получившему чужой дом. Бедность стала компенсироваться браконьерством и ненавистью к защитнику озера Семкину.

«Мутны и непостижимы отношения людей», рухнули вековые устои семьи и нравственности. Все это видит и наблюдает сначала ребенок —• Ванюшка Краснобаев — поздний сын, заскребыш по-народному, отхон — по-бурятски в повести «Поздний сын», и рез­ко шагнувший в пору повзросления юноша. Повествование от его имени то "незаметно, а то и открыто комментирует автор. Особен­но же часто слышен голос самого мужика, многострадальных сель­ских < женщин, в своих пересудах, воспоминаниях и недоумении пе­редающих движение времени от плохого к худшему.

*    *   *

Социальное пространство прозы А. Байбородина  поистине ши­рокое. И хотя многое из того, о чем он пишет   (разрушение церк­вей,  жизнь  «на   поспех — курам  на  смех»,  жесткий  контроль над деревней  со   времен  появления  в  ней  политических,  раскулачива­ние  истинных тружеников),  уже описывалось в  нашей прозе, тем не менее не помешало автору найти неповторимый ракурс изобра­жаемого, определившись самостоятельно и оригинально. Сибирская деревня   у  него   населена   «скрытниками»,  среди  которых   жили   и староверы,   отошедшие  от  них  еретики  всех  мастей,  и  православ­ные, что спалили веру в себе самих, и новые «хозяева» жизни типа Осипа  Лямзина,  ни  перед чем  не  останавливающиеся  и умеющие вовремя  уйти  в  тень,  и  непротивленцы  типа   Ивана  Житихина,  и озлобившиеся  на   жизнь   потомки  хозяйственных  мужиков,   глуша­щих  горечь вином  и бунтом  на  коленях.  Вышло так, что не «оп­равдалась   кровушка,   не   искупилось   братоубийство»,   и   люди,   то «мудро  добрея,   то  жесточась  и  скупея»,  «ни  помудреть,  ни  оку­нуться   в   злобную   корыстную   суету  не  смогли,   не  сумели».   Так думал  в  повести «Поздний сын» старый  партизан   Киря  Шлыков. А   Ванюшка   Краснобаев,   внук   раскулаченного   деда   Калистрата, изверившийся во взрослых и ищущий собственный путь в мире бес­памятства   и   необъяснимого   тупого   терпения,   уродливого   протес­та — пьянства,     обретает,   пусть   медленно   и   колеблясь,     Россию Христа.   Описание   белокаменной,   разрушенной   вандалами   церкви в  повести «Не родит сокола сова», этого видения в образе «лебяжей белизны и тонкости», этих «певучих» каменных «кружев» ве­дет к просветленному финалу. Ощущение Вышнего Света, «покор­ной любви к Отцу и Сыну и Святому Духу» просветлило его душу и вывело из пустоты и «маяты грешных помыслов» к надежде на спасение души.

*   *   *

Не менее выразительна в повести «Не родит сокола сова» эво­люция тихо подкапывавшего село политического «ссыльного» Го­ши Кусмановского. Страшное наследие оставил он в Укыре — сы­новей Ревомира и Льва. Братоубийство было естественным ходом деяний подобных «скрытников». В финале повести, захватившей события семидесятых годов, Гоша появляется в роли дворника-философа, принявшего Православие и пророчащего выход из для­щейся со времен Хрущева «перестройки».

«Вот Сталина одно время шибко поносили это при Никитке-то при Хрущеве. А ведь помянут добрым словом, такого же по­зовут, чтоб порядок навел, когда от таких, как мой Левка, про­ходу не будет. ...Сталин, паря, чо, Сталин все по плану делал, а план такой ты же, грамотный, знаешь,задолго до него при­думали. И поперли с восемнадцатого... А Сталин, чо, Сталин винтик...»

Не расходится правда этого устроителя «светлого будущего» для России с ее сегодняшней смутой. Эта «тайна тайных» все бо­лее и более проясняется. Близок к ее разгадке и герой А. Бай­бородина.

*   *   *

Повести прозаика, как и рассказы, объединяет образ Ванюш­ки Краснобаева — подростка, затем студента и журналиста. За свою недолгую еще жизнь он осознал, что деревенский мир, вскор­мивший его, вошел в ту пору, когда самовлюбленная и сама собою любующаяся «коммунистическая» верхушка «выполола почти все добрые всходы». Сомнения, горечь, ощущение непоправимых утрат идут из глубины его сердца. Но что поразительно: не этот, во многом автобиографический герой, с его настроениями и болью, с самоуглублением и рефлексией, стоит в центре повествования, а окружающий героя мир. В нем легко и незаметно верх берет вни­мание к людям, их болям, падениям, всетерпению, и благодаря  им возникает воля к истине и «осветлению духа».

«Мы не пропадем» — так назван один из рассказов, где по­вествователь оказался в больнице после укуса клеща. Он видит самые разные проявления человека в несчастьи. В репликах боль­ных во всей своей сущности встает «эпоха» Троцкого и Свердло­ва, «перестроечные» эксперименты. Посвящение рассказа поэтам-таежникам М. Трофимову и А. Горбунову указывает на возрож­дение пришвинского взгляда на человека, в котором корень жень­шеня,— даже если и вытоптано само растение, и подняться оно сумеет не раньше, чем через полтора десятка лет,— в сопротивле­нии и борьбе. «Мы не пропадем»,— говорит охотник и любитель баек Карнак, даже теряясь в цепких лапах болезни. И верно: Иван Краснобаев встречает его на вечере поэтов и с радостью открывает для себя: еще не исполнилось назначение Карнакова на земле, и Бог дал ему жизни.

Россия, как она видится  А. Байбородину, выживала благодаря тем основам Духовности, которые закладывало Православие. Его корень — любовь. Ее почти не осталось в порушенном сознании, но именно она указывала человеку путь. К несчастью для героев и для всех нас живущих, этот духовный опыт редко ведет к пос­тупкам. Он слабо влияет на окружающих, живет лишь в собствен­ном мире, но раз он не умер, он есть будет и выход к деланию.

 Кока Ваня, охотник Карнаков, дед Любим, Ванюшкина мать, бурятка Дулма, дед Калистрат. Варуша... Светлая память о них и дает ощущение верности пути народа к выживанию. Люди не выбирали мир,  где царили сатанисты с пятиконечной звездой, они в нем жили и, как могли, духовно отторгали жестокость «нового» уклада.

 

*    *    *

Бодрствующей народной душе помогала щедрая ласка сибир­ской природы.. Какой бы сорной ни была пучина народной па­мяти, как бы ни затягивали ее пески и ил, выход из пленения и рабства был — уйти в нее, раствориться до конца. Стойкое само­стояние деревенские праведницы черпали и тут — в творении Божием, природе.

Пейзажи в прозе А. Байбородина выдержаны в лучших тра­дициях «деревенской» прозы. Это не «красочные» полотна ради звучания темы или для пышной экзотики. Это — Божий храм, обитель человека, небо и приют для души. Такими входят пейзажи А. Байбородина и в сознание читателя, осветляя душу, проникая в нее незримо и благостно.

«В знойном мареве», застившем небо деревни и солнце ее, спал Сосново-Озерск словно «в сладком обмороке закатив глаза». Лучи закатного солнца нежатся в березняках. Их снежная белиз­на видна и в ночи. Подобно людской неустроенности и Божий мир сотрясается степным ветром, разрывающим «жилистой рукой озерную гладь». «С варначьим посвистом, задирая воду вихрами»,  он нагонял тучи. «Тень быстро стирала с лица озера румяную бес­печность, густо-зеленый смех солнечных волн, давая полную волю недоброй, куражливой хмурости».

Как водится в русской литературе с древнейших времен при­рода А. Байбородина — активная участница людских дел, утеши­тельница и страдалица. Вот какой она предстала в горькие Ва-нюшкины дни, когда любимую корову свели на бойню: путь к ней шел «по крутому взгорью» с «низким, крученым-верченым березнякком». В стороне, к озеру, он выправлялся, березы, что понежнее, жались друг к другу и «гладко утекали в небо». Они же пред­стали перед Ванюшкой с содранной кожей, заголившиеся до жел­того цвета, вздымающие корявые ветви «к небу, словно для заупокойной молитвы». Перед людскими несчастьями даже любимое Ванюшкино озеро выглядит «смирным и терпеливым». В светлый день сбора голубицы, когда он залюбовался на мать, ему вдруг открылась тайна жизни и собственной семьи. Он увидел

«...причудливую березу... похоже, молния в нее угодила, она лопнула посередине а, удержавшись какими-то последними жила­ми, ткнулась  вершиной в землю, вздыбилась коромыслом да так и остыла навечно; рваная рана с година потянулась смолой, за­росла, и береза, оздоровев, но оставшись калешной, все же в одну из весен, опять зазеленела, а потом из ее матерого ствола начал вздыматься вверх ряд прямых, похожих на молоденькие березки, гладких сучьев с курчавыми, топкими вершинками» (рас­сказ «Синым-синё» ).

Чудо это – Божий мир – пропущено через сознание героев, оно подобно нечаянному дару, хотя и заслоняется нередко «синеватым печальным ощущением».

* * *

Жизнь как «плач неотпетых душ» особенно ярко проступает в языке произведений Анатолия Байбородина.  Язык поражает своей необычностью и щедростью. В нем проявилась способность пронзи­тельного проникновения  в самую  душу  народа.  Дело здесь не  в обилии использованных, вживленных в ткань прозы  пословиц, ба­ек,  частушек,   людских   пересудов,   сдобренных   иногда   политикой. Суть   мастерства   заключается   в   том,   что   язык   этот   как   исток народного  опыта,  его  истории,  его   многострадальной  жизни  стал для   писателя   родным.  Он   сумел   органически  срастить  вырываю­щееся   на   общее  обозрение   многоголосье,   а   котором   и   мысль,  и гнев,   и   ерничество,   н   душевные  смуты,   и   радость  открываемого ребенком   мира,   и   голос   зрелого,   как   говорит   о   повествователе автор, многогрешного человека.

В рассказе «Не убий» А. Байбородин поведал о том, как пленил его деревенский «поговор», как даже тридцать лет спустя «нелегко передать» его читателю «во всей его великой красе и щедрости, во всей его любомудрости». Языком народа, этим бес­ценным «орудием духовности и душевного выражения» (И. Ильин) писатель овладел в совершенстве, понял, чем он был для его ге­роев «во дни... сомнений», тягостных испытаний Писатель дове­рился этому инструменту сполна.

Вот   ведет   рассказ   Ванюшка,   а   его   незаметно   корректирует повзрослевший  повествователь,  и  уж  совсем  неощутимо вплетается в ткань  прозы  рассказ  матери  и  срывающегося  на   крик, озлобив­шегося  на  жизнь отца. О  покорности  обстоятельствам  и  о легкос­ти  совершаемых самими   же  героями   поступков  они   рассказывают одинаково  непринужденно.   И   в   их   языке,  слава   Богу,  нет  совре­менного   «сленга»,   которому   и   в   трудные,   переходные   50-е   годы не  было  места.  Храня  себя,   народ   почти   не   пустил   в  свой   язык и   обломков,  уродливых слепков  с   идеологической  доктрины   боль­шевизма.  Если  эти  осколки  и  употреблены  героями  А.  Байбороди­на, то крайне умеренно и выразительно.  Ну, где  же еще, в  какой стране,   могло   удержаться   поименование   деревни   «Погромка».

А об экологической катастрофе писатель все сказал одной фразой: Карнак схватил вместо черемши (рассказ «Мы не пропа­дем») клеща. Объяснение тому, как язык улицы стал его собст­венным, дано в повести «Поздний сын»:

«Видно уж, память его (Ванюшки Н Т.) сызмала услышала добрую силу родной речи, способную развеять тоску-кручину, уте­шить в горе, усмирить взыгравшее обидой сердце, пьянящую среди веселого застолья скорей вина, дивящую причудливой и перели­вистой красой, как могут еще дивить степенные и озерные зори, пахнущие сухими травами, дегтем, просолевшими от конского пота хомутами, хлебом, закисающим молоком»

Язык как душа, как природа и проза жизни стал для писателя органическим, свободно льющимся потоком, в котором обретают себя и праведники, и грешники.

«Почуяв украсную и увеселяющую силу здешнего русского поговора, память насыщалась этой разговорной силой, пила речь, словно живую воду, не имея уже сил вслушаться и отложить всвоих закромах  чужие  слова».  Писатель Владимир  Личутин ска­зал об этом так: автор «купается в языке, как в родной реке».

*    *   *

Надо полгать, нынешние поколения не сумели сберечь это богатство. Ушла в прошлое и старая русская староверческая и бурятская деревня. Иные у нее теперь и уклад, и человек. Остает­ся надеяться, что язык ее, щедро представленный А. Байбородиным, останется слепком эпохи.

Мир писателя, отраженный в повестях «Поздний сын», «Не родит сокола сова», рассказах «Мы не пропадем», «Не убий», «Чу­до», «Домовушечко», «Хлебушко», «Синым-синё», широк и неис­черпаем. Он разомкнулся и выплеснулся в городской быт. В нем, как и в прошлом русской деревни, не умерла и оживает христи­анская культура. Писатель смело вводит ее в художественное, психологическое исследование души русского человека в его ны­нешнем состоянии. А это сулит многое. Для автора и его героев.

 

 

 

 

 

О творчестве Анатолия Байбородина