О будущем Иркутска и Восточной Сибири

Вид от нижней набережной на храм Богоявления. Иркутск

Поиск идентичности

10 апреля 2009 года по инициативе руководства культуры Иркутской области в Доме архитектора состоялась встреча, посвященная проблемам развития Восточной Сибири и Иркутска.

Участники:

Виталий Барышников – министр культуры Иркутской области;
Елена Григорьева – член-корреспондент РААСН, гл. редактор журнала «Проект Байкал»;
Артем Ермаков – кандидат исторических наук, доцент ИрГТУ;
Константин Лидин – кандидат технических наук, доцент ИрГУПС, социальный психолог, член редколлегии ПБ;
Марк Меерович – доктор исторических наук, кандидат архитектуры, профессор ИрГТУ, член редколлегии ПБ;
Марина Ткачева – кандидат философских наук, доцент БГУЭП, научный сотрудник Центра независимых социальных исследований и образования (ЦНСИО), член редколлегии ПБ.

Журнал публикует содержание этого разговора. 

ВИТАЛИЙ БАРЫШНИКОВ

Для меня эта встреча очень важна. Как человеку, сравнительно недавно занявшему должность министра, мне нужно вникнуть в происходящие процессы. Есть два круга проблем, и я хотел бы послушать ваше мнение о них. Первый связан с поиском идентичности. Мы говорим об Иркутской области, Иркутске, его 350-летнем юбилее, а понимания, кто мы и куда идем, у нас нет. Это проблема не только иркутская. Сибирь неоднородна, и ее образ очень размыт. Для России Сибирь – и место каторги, ссылки, и регион, «который нас кормит», и «раковая опухоль на теле России» (как было однажды сказано на совещании с министрами культуры Барнауле). Между сибирскими регионами существует конкуренция. Эти вопросы не могут быть решены за один день в одном разговоре. Я убежден, что строить свою работу нужно, исходя из парадигмы уникальности нашего региона.

Второй круг проблем более прикладной – проекты, новые или забытые старые, которые могут содействовать формированию позитивного имиджа региона, любви иркутян к городу. Как говорится, мы любим Иркутск, но очень странною любовью: иркутяне ко многому в городе относятся очень скептично, не склонны говорить о хорошем.

Мне хотелось бы услышать ваши идеи, предложения. Думаю, мы смогли бы вместе найти пути решений этих проблем, начать совместное движение.  

МАРК МЕЕРОВИЧ

Зная тему встречи, я размышлял над тем, что такое идентичность. И определил, что идентичность связана с гордостью. В советское время Иркутская область традиционно гордилась ресурсами, победами на фронтах разных войн и т.д. Сейчас это во многом утратило свою актуальность: изменился менталитет, по-другому функционирует идеология. Кроме того, по моему мнению, ресурсная составляющая утратила свою актуальность: люди проявляют все больше недовольства тем, что Сибирь – донор для Москвы. Сибирь теряет, ничего не получая взамен.

Я считаю, что единственное, чем Иркутск может с полным основанием гордиться – наше наследие, которое мы не осознаем. И если мы решим вопрос с идентичностью в Иркутске, в других сибирских городах по аналогии можно будет сделать то же самое. Я разговаривал с людьми из Красноярска, Новосибирска; они нам дико завидуют. Они говорят, что Иркутск сохраняет свой культурный статус столицы Восточной Сибири только потому, что здесь есть огромное историческое наследие. Все прекрасно понимают, что в театральной и культурной жизни мы проиграли, в выставочной деятельности Глинская в Красноярске делает в тысячу раз больше нашего. Мы проиграли не безнадежно, но об этом – отдельный разговор. Сердцевина культурного наследия Иркутска – деревянная застройка. Я говорю не о туризме: я не верю, что мы в ближайшее время хотя бы приблизимся к масштабам развития туризма в Европе. Эту линию, конечно, тоже нужно продумывать и разворачивать в проекты. Но сейчас я о другом. У коренных жителей, которые в 1917–1922 годах лишились частной собственности, обостренное чувство – желание иметь свой дом на своей земле. Это по всей России, но в Иркутске особенно. Здесь частная собственность всегда была под запретом. Все территории, которые находятся на периферии в частной собственности, рассматриваются местными властями как резервные земли под новую застройку. Старые дома рано или поздно обречены на снос. Поэтому сюда не идет поток частных инвестиций. Если эту тенденцию переломить (это сложный вопрос, который нужно серьезно продумать и не раз к нему обращаться), если люди будут иметь гарантии на собственность и недвижимость, если городская администрация будет выполнять то, что она обязана (инженерно оборудовать территории, реконструированные дома подключать к сетям), то можно организовывать частно-государственное партнерство и, расширяя его, сохранять историческую среду. На Транссибе нет больше городов в сторону Европы, где деревянная застройка сохранилась бы в таком огромном количестве. На востоке есть. Если мы первыми начнем, то действительно сможем превратить Иркутск в своеобразную экспериментальную площадку, где будут разработаны и отработаны комплексные программы реставрации огромных целостных фрагментов (не отдельных домов!) исторической среды, которые сегодня могут привлекать людей, живущих в ней и приезжающих. В ИрГТУ была сессия зимнего международного университета, посвященная туризму. Опытные эксперты, студенты и участники с удивлением для себя пришли к выводу, который меня пробил насквозь: туризм сегодня качественно изменился; никто не едет смотреть на достопримечательности, едут смотреть на другой тип жизни. Если нам удастся этот тип жизни восстановить, восстановить среду и совместить ее с тем, что там будут жить современные люди, тогда к нам попрет поток туристов. Нам бессмысленно равняться на европейские туристические центры. У нас должны быть иные управленческие подходы, другой тип сознания у людей города и области, другие программы. 

КОНСТАНТИН ЛИДИН

Основой для самоидентификации может быть не только гордость. Хочу привести в пример Японию, где ею стали гнев, агрессия, жестокость. Вспомните фильмы Такеши Китано: его «фирменная марка» – своеобразная холодная, спокойная жестокость. Для японцев это не случайность, там люди действительно сталкиваются с жестокостью природы постоянно и на каждом шагу, вот уже несколько тысячелетий. Фронтир взаимодействия цивилизации с природой.

История Иркутска – история равновесия прямо противоположных сил. Она выглядит противостоянием, но на самом деле это взаимопроникновение порядка и цивилизации, которые несет административная составляющая, и того хаоса, жестокости, свирепости, которые несет сибирское купечество. Разумеется, были в нашей истории и дикие губернаторы, и высокоцивилизованные купцы, но я сейчас говорю о некоей общей тенденции.

Наследие – наша культура, образ жизни, в котором находят равновесие взаимоисключающие тенденции цивилизации и дикости. Это наша огромная ценность, и не дай бог, если мы ее потеряем: тогда мы перестанем быть кому-либо интересными, и прежде всего себе. В понятие культуры я хотел бы включить, в первую очередь, именно образ жизни. На этом социально-психологическом фоне единства и борьбы хаоса и порядка вырастает совершенно уникальная порода людей, уникальная материальная среда, уникальные жилища, праздники, межполовые отношения и даже способы питания. Все составляющие нашего образа жизни приспособлены к этой уникальной ситуации. Все вместе они составляют огромную ценность, которая может исчезнуть.

Мы в это погружены. Есть выражение: не знаю, кто открыл воду, но это точно были не рыбы. Пока мы плаваем в культуре, как в среде, мы ее не видим, не замечаем, нам даже в голову не приходит, что это ценность и ее нужно сохранять. Если мы построим у себя маленький Манхэттен, зачем и кому он будет нужен, если есть большой? Если одна из тенденций подавит вторую, то все пропало. Это очень тонкая задача, требующая чувствительности и мудрости, чтобы не провозгласить одну из названных тенденций злом. Городская администрация пытается искоренить хаос, а он все равно лезет. Чем больше строят домов-коробок, тем хаотичнее структура города; чем больше транспорта в городе, тем труднее перемещаться. 

ЕЛЕНА ГРИГОРЬЕВА

Я согласна с тем, о чем говорили мои коллеги. Мне кажется, разными путями мы приходим к выводу, что единственный наш шанс подниматься, не терять себя в масштабах Сибири и России – это восстановить свой статус культурной столицы Сибири. Индустриальным Иркутск никогда не был; научным центром он был, но Новосибирск сильно его опережает, да и развитие науки сейчас идет очень медленно, ей предстоит долгий путь. Культурной столицей Иркутск был, в сознании иркутян он таким и остается. Очень многие возможности развития он потерял еще в советское время: возможность иметь оперный театр, высшее художественное образование. Но у нас есть столько сил, почвы для прорастания культурных векторов, что вопреки всему в техническом университете образовался факультет изобразительных искусств, созданный вопреки всем просчетам, допущенным властью. Роль власти велика. Оперный театр, высшие учебные заведения (институт культуры) – они были потеряны на уровне областной и городской власти. То же самое происходит сейчас. Культурной общественности города и Сибири понятно, чем интересен Иркутск, – деревянной застройкой. Но власти причину плохого состояния города склонны видеть именно в наличии деревянных массивов в центральной части города. Это опровергается элементарно. Посмотрим на районы города, где нет памятников архитектуры. Как содержатся Университетский, Первомайский, Юбилейный? Еще хуже. Наличие памятников ни в коем случае не оправдание и не причина безобразного состояния города. Единственная экономическая причина для сноса деревянной застройки – дороговизна земли в центре и возможность ею спекулировать. Мне кажется абсолютно неправильным, что городские и областные власти упускают возможность встать в список наследия ЮНЕСКО. Мы очень давно, больше 10 лет, стоим в списке ожидания. Может, власти не знают о том, что существует список «Наследие под угрозой», это такой позорный список, в который попадают нерадивые хозяева наследия и жертвы стихийных бедствий. Нам нужно стремиться попасть в список наследия ЮНЕСКО. Культурная общественность города и области должна подталкивать власть к этому. Наши массивы исторической деревянной застройки стоят в списке ожидания, поэтому шанс есть.  

ММ

Мы предпринимаем к этому шаги. В 2009 году на фестиваль «Зодчество Восточной Сибири» приглашены представители из Риги, которые добились включения центра Риги в список наследия ЮНЕСКО. Люди расскажут о тех конкретных преференциях, которые получает город, о той работе, которую они провели, о перспективах, которые открываются. В Ригу пошло значительное зарубежное инвестирование. Мы к этой теме более детально сможем вернуться со 2 по 4 июня на фестивале. 

ЕГ

Рига – очень хороший пример для нас: ведь там тоже есть массивы деревянной застройки. Главной пользой от этого визита будет то, что мы увидим, как на постсоветском пространстве в сходных условиях могут разрабатываться и осуществляться эти новые программы.  

АРТЕМ ЕРМАКОВ

Я в большей степени являюсь специалистом по общественной мысли, по идеальным конструкциям и хотел бы сказать по поводу самоидентичности. Наблюдая Иркутск и Сибирь в целом, я отметил своеобразное ощущение школы становления личности и социального утверждения юношества. В 80-е годы эта уверенность была сродни той, которую обретали люди, прошедшие армию: такое ощущение, что именно здесь живут настоящие люди, и само пребывание в этом месте делает их людьми. В Иркутске я всегда ощущал позитив, когда сюда приезжал. Я проверял это ощущение: москвичи с оттенком недоумения мне говорили об иркутской пафосности, наивной серьезности в оценке своего города. Акцент делался даже не на наследие, а на то, что «только у нас есть такие люди». На возражения москвичей, что многие деятельные люди приехали в Иркутск из Москвы и Петербурга, здесь спокойно отвечали, что только у нас эти люди могли стать тем, кем они являются. Эта уверенность была несокрушима. Очень важный момент – к концу 80-х годов в Иркутске, как и во всей стране, происходил раскол на либералов и консерваторов, перестройщиков и их противников. Но отношение к местному сообществу было на удивление единым: «линии Распутина и Сергеева», которые разошлись бы в другом городе, к развитию Иркутска и Сибири относились сходно. Планы этого развития были немного разные, они конфликтовали друг с другом, но никогда не обвиняли друг друга и город в «отстойности». Эта уникальная местная субкультура не исчезла до конца, но за счет выезда многих людей и смены поколений потеряла энергию.

Два года в Иркутске я наблюдаю настроения самокритики и самоуничижения. Важный момент политики, ориентированной на юношество – создание местной субкультуры, нацеленной на социальное утверждение через регион: состояться можно только здесь, а потом, конечно, можно будет уехать. Это самоутверждение можно подать через знаки, бренды, привязанность к общим символам. Брендами тоже нужно всерьез заниматься, но формирование вызовов – это не только создание своих символов. Администрация вполне может и обязана делать вызовы молодежи: прямое решение, объявление конкурсов, постановка задач. К решению каких-то локальных культурных проблем вполне возможно привлекать молодежь. Даже проблема гибнущей деревянной застройки – проблема молодежи.

Должны создаваться не только вызовы, но и площадки, где можно воплотить свои идеи. Для бизнеса создают инкубаторы, а для творческого выражения молодежи – нет. Считается, что молодежная субкультура достаточно агрессивна и интенсивна, чтобы самой пробить себе дорогу. К сожалению, это не так. Молодежь сейчас потеряла энергию, в том числе энергию самоутверждения. «Накачивать» ее – прямая обязанность власти. Три важных черты должны отличать действия в отношении молодежи: отсутствие официоза (не прибегать к волевым приемам), отсутствие иронии (она все равно возникнет, но кто-то в этом диалоге должен быть серьезным) и вера в результативность усилий (власть не просто проводит какое-либо мероприятие, чтобы отчитаться по нему, а верит, что оно принесет определенный результат).  

МАРИНА ТКАЧЕВА

Я сосредоточусь на трех идеях. Первая: инкубаторы могут свершить акцию преобразования, идентификации, активизации сознания молодежи, но только если они не прибегают к административным методам; традиционные административные методы здесь не действенны. Второй момент: мне кажется, существуют инициативы и у самой молодежи. Поддержка этих инициатив может значить гораздо больше, чем их искусственное создание, продвижение. К числу таких инициатив я отношу Клуб молодых архитекторов, о котором могу сказать много добрых слов, в котором принимает участие инициативная молодежь; к нему присоединяются молодые люди разных специальностей, направлений и интересов. Третье: я интуитивно ощущаю, что стратегия руководства области склоняется к поддержанию традиционных форм культурной деятельности – филармонии, драматического театра, губернаторского симфонического оркестра, творческих союзов. Поддержка этих сфер культуры в определенной степени изолирует их от общего культурного потока, который в основном связан с деятельностью молодых людей. В традиционных формах культурной деятельности инициатива молодых значит не очень много. А места, где молодежь может себя проявить, не продвигаются в культурном плане (кроме единичных публикаций) и не влияют на общее состояние самой деятельности. То есть сама деятельность инициаторов таких акций оказывается за пределами внимания, а освещаются только ее результаты. Например, в прошедшей выставке «Живая старина Прибайкалья» гораздо большего внимания заслуживали инициативы и усилия учителей художественных школ, которые имеют дело с большим массивом творческой молодежи.

Как продвигается бренд города сейчас? Какое-то время я занималась анализом иркутской рекламы. Продвижение бренда города и раньше, и сейчас было связано или с уже известными архитектурными сооружениями, или с гербом Иркутска на довольно скучном, унылом и пустом фоне, который никак не привлекает внимания, не вызывает энтузиазма и является чисто формальной акцией вместо того, чтобы инициативу по оживлению образа города пробудить.  

ВБ

Спасибо за высказанные соображения. В чем-то мы мыслим похоже, с другой стороны, есть что-то новое для меня. Полностью согласен с тем, что городские проблемы не связаны с существованием памятников. В Москве я общался с представителями Национального центра опеки наследия, видел любопытные американские издания, посвященные экономике исторического наследия. Сохранять наследие должно быть экономически выгодно. Нам нужно в этом направлении двигаться. С мэром и администрацией нужно говорить на прагматичном языке экономики. Я убежден, что туристы едут не за тем, чтобы пожить в таком же номере или такой же квартире, как они живут дома, едут не за тем, чтобы питаться так же, как дома. Выстроив бетонные коробки, мы превратим город в заштатный, ничем не отличающийся от огромного количества городов, построенных за последние сто лет. Но для продвижения инициатив, связанных с ЮНЕСКО, нам нужно подробно просчитать плюсы и минусы. Я понимаю опасения властей: они боятся совсем другого уровня ответственности. Нужно самим начать движение вперед – реставрировать, ремонтировать. 

ЕГ

Наследие выгодно сохранять и реставрировать, но это выгодно для большой перспективы и не в коррумпированной системе. Мы много раз доказывали на цифрах, что это выгоднее, реакции не было. Стремление получить быструю прибыль и коррумпированная система побеждают.  

ММ

Ни для кого в городе не секрет, что мэр выражает интересы, прежде всего, крупного строительного бизнеса, а не жителей и не общественности. Этот бизнес имеет свой масштаб и свою стратегию освоения денег, свой финансооборот и свои технологические особенности. Никакие наши экономические обоснования эффективности иного, альтернативного масштаба реставрационных работ, никакие наши разъяснения зарубежного опыта превращения архитектурного наследия в «архитектурный антиквариат» и т.п. руководство города не интересуют. И самое страшное, что вся наша терминология осваивается разрушителями исторического наследия с поразительной быстротой. Мы несколько лет кряду боролись с точечной уплотнительной застройкой центра города, уничтожающей зеленые скверики и сады, до предела сжимающей детские площадки и автомобильные парковки, мы призывали к комплексной застройке. Теперь уничтожители исторической застройки громче нас призывают к застройке «комплексной». Но мы понимали под комплексной застройкой массовое жилищное строительство на периферии города, с обязательным возведением объектов соцкультбыта, способное хоть как-то обеспечить жильем нуждающихся. А наши оппоненты понимают под «комплексной застройкой» тотальную «зачистку» исторических кварталов центральной части города с возведением на ее месте многоэтажных многоквартирных комплексов. Подобный подход будет крахом для культурно-исторического наследия, потому что лавина подобной «комплексной» застройки захлестнет и смоет исторический центр Иркутска, уничтожит сохраняющиеся в нем до сих пор и представляющие неоценимое значение фрагменты исторической застройки. В результате идентичность города, Дух Места, уникальность среды обитания будут утрачены, как это произошло или происходит сейчас со многими городами России. В этом вопросе нам совсем не следует быть «как все». 

ВБ

Принимаю ваши опасения. Сейчас мы планируем подписать соглашение с Национальным центром опеки наследия. Я надеюсь, что они поддержат идею, о которой мы говорим: сохранение исторического наследия экономически выгодно. Будет прямой контакт с губернатором, это поможет многие проблемы решать эффективнее.

Мне кажется любопытной мысль по поводу местной субкультуры, что состояться можно только здесь. Мы действительно потеряли уже многих. Почему произошел массовый отток в столицу? Потому что в сознании было одно мощное основание: здесь я не состоюсь, здесь ничего не изменится. Хотя, уехав туда, многие ничего не добиваются. 

МТ

Зато ощущение близости к жизни там, безусловно, сильнее.  

ММ

Предлагаю перейти к проектам. 

ЕГ

В Иркутске есть проблема разобщения деятелей разных видов искусств, направлений и т.д. Надо стремиться к некоторому сближению. Политика, которая проводится администрацией, тоже имеет значение. Финансовая программа по поддержке творческих коллективов частично превратила их в конкурентов за те небольшие деньги, которые они получают. Хотя Комитет по культуре и пытался стимулировать объединенные проекты, ничего настоящего не получилось. Нужна акупунктура по уникальным точкам роста, их надо выявлять. Это и самодеятельные театры, и какие-то издания, которые возникли «из ничего» и существуют, и студии. Союз архитекторов кое-что сделал в этом отношении – Клуб молодых архитекторов. Созданы условия для хорошего поколения, время от времени мы им помогаем и направляем. Они способны на очень многое. Это самостоятельно родившийся инкубатор. Они способны выполнять крупные задания, в том числе по сближению союзов, что они делали в ежегодной акции «Один день», в которой участвовали художники и фотохудожники. У молодых архитекторов хорошая интуиция и мозги.

Когда мы говорим об Иркутске, не надо забывать про Байкал. Он должен всегда помогать. Половина и наших, и молодежных акций идет по цепочке Иркутск – Байкал. За Байкал тоже надо бороться. Это уникальный географический подарок, исключительная возможность для развития, но и в этом нас уже обгоняет Бурятия, хотя географических и исторических предпосылок у нас гораздо больше. Здесь не нужно конкурировать, лучше объединяться с Бурятией, и делать вместе одно дело.

Безобразно идет работа с центральными СМИ. Одно время они не передавали ничего хорошего о регионе, только какие-то скандальные или криминальные вещи. Даже августовское землетрясение отразилось в центральных СМИ как ложная паника: дескать, все выбежали на улицы в ожидании толчка, а он не состоялся. Такая легковесная подача сказалась и на финансировании, ведь область совершенно ничего не получила на этом форс-мажоре. Через некоторое время случилось землетрясение в Чечне, и они получили необходимое финансирование. Сейчас ведется работа по пострадавшим объектам в Култуке, и тамошний мэр совершенно справедливо спрашивает: а где федеральные деньги? Сейсмика – это тоже своеобразие нашего региона, в определенном смысле «героизм» нашей области. Мы даже можем этим гордиться. В свое время наша архитектурная школа поднялась на том, что удалось доказать: в Иркутске типовые проекты привязывать невыгодно, их все равно приходится дорабатывать, и выгоднее проектировать свое. Было получено разрешение разрабатывать индивидуальные здания. Это принесло Иркутску всероссийскую славу.

Отток из Иркутска, который всех беспокоит, касается, в первую очередь, оттока мозгов и культурной общественности. Он – самый заметный и происходит из-за того, что рубятся исторические корни. Конечно, большая часть людей уезжает из-за большей зарплаты, из-за теплого климата. Тех, кто возвращается, притягивает сибирская природа. Но – подсознательно – многие уезжают из-за того, что иркутская городская среда меняется, и их уже ничто не держит: корень обрублен, той среды, в которой они выросли (или в которую они попали когда-то и полюбили) уже нет. Их не держит главная составляющая малой родины для культурной элиты – культурная среда. Вспоминается «Красное и черное» Стендаля: герой убил близкую ему женщину, когда она надела черный капюшон и перестала быть тем образом, на который он не мог поднять руку, превратилась в нечто чужое…

Здесь же причины вандализма в городе: кто-то уезжает, а кто-то убивает и разрушает.  

АЕ

Хотел бы еще добавить то, о чем я думал, живя в европейской части России и здесь. Есть еще один мощный ресурс. Может ли областная администрация позаботиться об упоминании Иркутска в прогнозе погоды на центральных каналах? Двадцать лет его нет. Иногда в виде экзотики, раз или два в месяц его совершенно неожиданно могут упомянуть. В этой связи среди иркутской диаспоры в Европе создались совершенно удивительные мифы: дескать, Иркутск уже отдан китайцам, поэтому делается все, чтобы о нем забыли. Я не знаю, сколько стоит регулярное упоминание города в прогнозе погоды, но эту сумму надо заплатить. 

КЛ

Я зацеплюсь за слово «диаспора». Иркутяне, уехавшие из Иркутска, во многих отношениях остаются иркутянами; резонанс сохраняется. Если к ним обратиться как к иркутянам, они отзываются во многих случаях. Я время от времени прикидываю, чем бы их можно было обратно привлечь? Не вернуться на постоянное место жительства, а позвать, чтобы они помогли. Какие-то глобальные проекты здесь не подойдут, потому что они не будут влезать в иркутские дела с головой, у них у всех свои дела вне Иркутска. Дело не должно быть чем-то чересчур серьезным.

В последнее время у меня появляются мысли о клубе самодеятельного виноделия. Сибирские водки славились своим разнообразием и лечебными свойствами. Оно и понятно: везти сюда водку всегда было нелепостью, а без постоянной лекарственной поддержки в нашем климате не прожить. А поскольку лекарственное сырье у нас обширнейшее, то и вариантов гигантское количество. Причем употребление водки – это не просто биологически активная добавка, как сейчас говорят. Это аттракцион, на который можно туристов приглашать. И это касается не только водок, а вообще сибирской кухни. У меня есть много знакомых, которые квасят-солят капусту; это тоже достаточно своеобразное сибирское занятие. Зима продолжается полгода, если не запасешься витаминами, помрешь в середине этой длинной зимы. Здесь всегда была высокая культура заготовок витаминизированной еды. Я знаю серьезных ученых, которые больше гордятся не своими степенями, а тем, как они умеют квасить капусту с яблоками. И традиции винопития, и культура еды – та самая часть культуры, которую мы не замечаем. Она ничего не требует, ей нужно только придать статус, заголовок, и уже можно раскручивать. Все это входит в бренд Иркутска как города на границе с дикой природой на побережье Байкала. Что такое Байкал – объяснять никому не надо. Но вот приезжаешь в Листвянку, а там нечего делать. Побродил по берегу, съел копченого омуля, а что дальше? Я уж не говорю про Иркутск – в Иркутске туристу нечего делать. Элементы повседневной культуры должны стать массовым движением. Нужно показать пример, как их осознать в качестве товара и начать ими торговать. Если заниматься водкой, можно договориться с «Кедром», там очень разумные люди. 

МТ

У меня есть две мысли. Молодежные инициативы наиболее эффективны почему-то тогда, когда они впрямую не касаются профессии. То есть молодые люди после вуза, где они могли реализовать свои творческие потенции, попадает в рутину. Они затухают сразу же, потому что большая часть их деятельности посвящена такой деятельности, которая никаких творческих действий не предполагает. Именно поэтому знакомые мне молодые люди, уже окончившие вуз, занимаются интеллектуальными играми, КВН, выездами на дикую природу – все это тоже интересные источники для формирования молодежных инициатив. Ведь они занимаются этим на добровольных началах.

Вторая мысль. Почти год назад мы встречались с Аной Глинской, инициатором интересных культурных событий в Красноярске. Она сказала, что инициатива должна возникать снизу, ее невозможно откуда-то принести. Но инициатива должна быть сильной, потому что сопротивление, которое она должна преодолеть, будет колоссальным. Один из очень важных, но не используемых ресурсов – поликультурность города. Каждая диаспора живет в своем пространстве и очень редко выходит в пространство диалога. А диалог культур для нашего города столь же естественное состояние, как дыхание. Здесь разные культуры встречались и находили общий язык. Я была свидетелем празднования Нового года корейской диаспорой в сквере Кирова, однажды на Нижней набережной видела празднование чеченской свадьбы. Это был очень поучительный опыт. Но где все эти инициативы в контексте городской культуры и стратегии ее руководящих органов? Эта культурная деятельность мне представляется вполне реальным ресурсом. 

АЕ

Вы говорите об инициативах модерна и постмодерна. Есть потенциал классики – филармония, театр, они для среднего класса, среднего возраста, уже установившихся жизненных стереотипов. Да, правильно использовать потенциал молодежи – сложная задача. А я хотел бы сказать, что огромный потенциал закреплен на противоположном полюсе – это потенциал архаики. Он не востребован в такой степени, как традиции модерна и постмодерна, и телевидение его не поддерживает. Хотя в наследии преобладают именно элементы архаической культуры. Я говорил о площадках-презентациях. Возможно, это идеалистическая, невоплотимая мечта. Но встречи, подобные нашей сегодняшней, можно было бы проводить не в этом зале, а в одном из недавно сгоревших домов. Полтора часа просидеть там вполне возможно. При определенном внимании прессы к скандальности данной ситуации, ее необычности, я не вижу никакой опасности и препятствий к этому. Власть не может привлечь внимания к этой проблеме, не выходя в «пустоты», оставленные без народа. В это пространство нужно пустить тех, кто должен там быть, – любые общественные организации, которых сейчас выкидывают из помещений, подвалов, чердаков. В связи с кризисом сейчас много таких «беспризорных» организаций, которые готовы взять любую развалюху и восстановить ее под наблюдением специалистов-реставраторов. Если какой-то корейский или буддийский центр разместится в деревянном здании и минимально снаружи его восстановит, в этом будет гораздо больше смысла, чем если этот дом зальют асфальтом и поставят очередную торговую точку. Городская администрация обеспечивает только документальное согласование, а в плане имущества это ничтожные цифры. Все потом потянутся к этим культурным центрам, в том числе и молодежные организации.

Молодежный отдел Иркутской епархии ищет себе прописку, обращается к городским властям, им все время отказывают. Стоит на улице Рабочего штаба заброшенный роддом. Завтра его снесут. Почему бы не отдать его людям, которые ни копейки не попросят на восстановление? Они сами привлекут ресурсы и средства. Если им поставить жесткие условия по сохранению внешнего вида памятника, они их выполнят, хотя, может быть, это займет значительное время. И уж точно, они будут держаться за уникальность этого дома, а не за его модерновость или коммерческую востребованность. Потенциал архаики – это вера и желание быть иным; это культурный ресурс национальных меньшинств и диаспор. Они делают акцент на древнем, появившемся до ХVI–XVII веков. Здесь потенциал колоссальный. Какая-то часть молодежи, которой скучно тусоваться на набережной, выбирать между готами и эмо, в такие центры точно придет. Низовые проекты – это хорошо, но то, что власть в России должна вести за собой народ, – это очевидно.  

ЕГ

Я хотела бы сказать еще об одном аспекте. У нас идет работа по укрупнению и расширению масштабов фестиваля «Зодчество Восточной Сибири»: в следующем году решено превратить его в градостроительный форум. Добавить в программу смотр-отчет градостроительства Иркутска, выставки лауреатов сибирского конкурса, российского конкурса, персональные выставки, акции молодежного клуба. В следующем году «ЗВС–2010» решено провести в СибЭкспоЦентре, сделать так, чтобы общественный резонанс перешагнул границы Восточной Сибири и привлек внимание как местных, так и центральных СМИ.

Уничтожение деревянного наследия чревато потерей идентичности города. Потеря же идентичности может привести к тому, что Иркутск перестанет быть субъектом федерации, отдав функции управления территорией, например, активному Красноярску. Красноярск сейчас развивается более последовательно и энергично. Та же идея агломерации, которая у нас вдруг стала не в чести. Реально агломерация существует уже несколько десятков лет, ее просто нужно систематизировать и задействовать как точку роста. Красноярск гораздо позже начал, но делает это ускоренно. Скоро точкой роста станет он, а не Иркутск. Я убеждена: если Иркутск лишить деревянного наследия, он перестанет быть центром региона. 

ММ

Ужас ситуации состоит в том, что действия городской администрации, которые на словах направлены «на благо» сохранения историко-культурного наследия, на деле обращаются ему во вред. Все сохранение памятников исторического наследия свелось к проектам создания шести-семи зон, в которые должны быть перенесены памятники. Городская администрация ведет речь о том, чтобы туда перенести памятники, а все остальные здания либо как ветхие, либо как не заслуживающие культурного интереса. Они даже термин специальный придумали – «псевдопамятники».

Дома горят, сносятся, доводятся до ветхости, расселяются, но не для того, чтобы их реконструировать, а чтобы зачистить землю под ними для нового строительства. За несколько лет в недрах служб сформировалась процедура выведения памятников из их статуса. И в результате подобной экспертной переоценки выводят и выводят объекты культурного наследия из-под законодательной неприкосновенности. В одном из интервью В.П. Шахеров назвал число таких объектов – 130, по сведениям некоторых специалистов их 180, поговаривают о цифре в 270. Это, повторяю, количество объектов, которые за последние годы были выведены из списка памятников архитектуры. И за этот же самый период не был введен ни один. Чем занимаются органы, призванные охранять наше наследие? Скажу жестко: сформировалась и отлично функционирует коррупционная схема выведения памятников из этого списка, в которой не последнюю скрипку играет Центр по охране и сохранению исторического наследия и его руководитель. Неофициально в городе даже называют цены подобной работы. Не мне судить, что здесь слухи, а что истина. Это пусть прокуратура выясняет, сколько здесь правды, а сколько вымысла, но процедуры выведения объектов из списка памятников успешно производятся, а земли продаются. И этого не скроешь.

Единственный путь борьбы с подобными «процедурами» – это законодательство. Должно быть усовершенствовано законодательство и на уровне Иркутской области, и на городском уровне. В нем должно быть прописано, что на месте ветхого, сгоревшего или расселенного памятника архитектуры можно построить только точно такое же здание. Тогда строительный бизнес во многом потеряет основания для своих алчных притязаний на эту территорию. Может быть, в результате этого дома перестанут гореть «по причине плохой электропроводки». Законодательные меры надо принимать скорейшим образом.

Мы действительно обладаем наследием, которое вызывает невероятный восторг у тех, кто в нем что-либо понимает, дикую зависть у гостей из Европы и Азии, потому что ни в Европе, ни в Азии ничего подобного нет, а если было, то уже утрачено. А там, где сохранились крошечные фрагменты (в Норвегии, Дании, Швеции), они превращены в туристическую золотую жилу. Для иностранных историков и архитекторов главное – не деньги, а профессиональный интерес, они впадают с состояние истерики, видя наши архитектурно-исторические богатства и видя, как мы ими распоряжаемся. Других ресурсов самоидентификации в Иркутске нет.  

АЕ

Молодые архитекторы подготовили изменения в проекте закона области по охране объектов культурного наследия. Их нужно обсуждать на отдельной встрече. Юридически сформулированных поправок пока нет, но есть презентация на уровне местных законов. 

ММ

Это работа, которую нужно немедленно начинать: привлекать юристов соответствующих факультетов, привлекать внешних экспертов, которые имеют опыт создания подобного законодательства. Планомерная, скрупулезная работа, а не разовая акция – вот что нам необходимо. Мы знаем, какой это труд – юридически выверенные формулировки законодательных документов, и какие подводные камни там сокрыты. Куратором подобной работы должна выступать администрация.  

ВБ

Я сейчас как раз думаю, что должен быть целый пакет законов. Тем более, мы знаем, какое пойдет противодействие лоббистов и антилоббистов.

Российский центр опеки наследия начал активно работать с Тверской областью, по просьбе губернатора они готовы прийти сюда, понимая всю уникальность Иркутска. После подписания соглашения к нам сразу не придут инвесторы с чемоданами денег, здесь главный вопрос – выстраивание законодательства. Пусть пока лишь моральную, но поддержку мы найдем. Проблема в том, что, на мой взгляд, у нас очень слабая юридическая служба, очень мало внутренних правовых ресурсов. Но, даже имея выверенные законопроекты, мы без помощи общественного сознания не сдвинемся с нулевой точки. Мы говорим об этих проблемах на круглых столах с моими коллегами-историками, на мероприятиях партии «Единая Россия». Думаю, что в решении вопроса о сохранении наследия мы должны пойти по пути создания такой законодательной базы, чтобы в конкретных случаях конфликты были не с отдельными исполнителями-чиновниками, а конфликты с законом.

Сегодня в Законодательном собрании нет ни одного представителя культуры. И немного депутатов, которые понимают ценность истории (в том числе и нашего уникального достояния – наследия декабристов). Всех остальных сначала нужно просвещать. У многих молодых сложился другой образ – они хотят видеть вместо Иркутска Москву. 

МТ

Сейчас в прессе, Интернете и на телевидении довольно много материалов, посвященных истории. Но история существует автономно, замкнуто: никакой связи с будущим она не имеет. История как ресурс – вот что должно быть установкой печати. От простого напоминания о важности истории результата не будет. Должно быть такое возвращение к памяти, которое имеет будущее.  

ВБ

Я с вами абсолютно согласен. В этом году 160 лет со дня рождения С.Ю. Витте, который принимал активнейшее участие в строительстве железной дороги, 160 лет со дня рождения В.П. Сукачева, городского головы и владельца первой картинной галереи в Иркутске, 200 лет со дня рождения Н.Н. Муравьева-Амурского. Мне лично интересен проект по Муравьеву-Амурскому, мне хочется им заниматься. Не только потому, что я историк: в этом проекте мы хотим связать прошлое, настоящее и будущее. Генерал-губернатор Муравьев, живший в Иркутске и управлявший огромной территорией, без всякой войны присоединил обширнейший край. Три города считают его отцом-основателем: Владивосток (где он теперь похоронен, туда перенесен его прах из Парижа), Хабаровск (где стоит ему памятник) и Благовещенск. Это прошлое. Но я бы хотел, чтобы акции, посвященные Муравьеву, стартовали именно в Иркутске, а потом были подхвачены в других городах. Юбилей будет в августе. Мы хотели бы запустить проект в мае в Белом доме вместе с губернатором и широкой общественностью. Может быть, это событие станет одной из первых встреч губернатора с общественностью, где будет высказан ряд принципиальных предложений, проектов дальнейшего взаимодействия. Мы все время сравниваем Иркутск с Москвой, Питером. И молодежь все время едет на запад. Но давайте Иркутск сравним с Востоком. Половина страны лежит в восточной части, для которой Иркутск был, есть и должен остаться той опорой, которая несет и культуру, и науку, и промышленность, и кадры. Так было, и Муравьев – ярчайший представитель этого движения в прошлом. Я хочу, чтобы была видна линия преемственности нынешнего губернатора с Муравьевым-Амурским, нынешнего Иркутска с прошлым Иркутском, с его значением для Востока. Нужно постараться внедрить это значение в сознание иркутян и жителей Сибири и Дальнего Востока. Иркутск – не соперник Москве и Питеру, он может стать образцом для подражания дальневосточным городам. Хотя понятно, что сегодня Хабаровск – совсем не тот Хабаровск, который был 30–40 лет назад; Иркутск сейчас очень сильно ему проигрывает. Тем не менее мысль тоже материальна, и мы будем пытаться ее воплощать. 

ММ

Я постоянно общаюсь с представителями культурных и интеллигентных кругов Новосибирска и Красноярска. Они по-прежнему питают глубокий пиетет к Иркутску. Этим отношением нужно воспользоваться. Я не знаю, что у них в голове и на чем это уважение основано, но пиетет глубочайший. Они считают Иркутск подлинной столицей всей Сибири. 

КЛ

Я присоединяюсь к Марку Григорьевичу. В кругах психологов Новосибирска я постоянно это чувствую. Ко мне, как к представителю Иркутска, очень уважительное отношение. Примерно такое же – к представителям Петербурга, Москвы и даже Европы. Из Красноярска к нам приезжают студенты, там есть иркутский филиал ИрГУПС. Кстати, железная дорога – огромный потенциал, они больше всех заинтересованы в том, чтобы Иркутск сохранил свое значение. Приезжают красноярцы, первое, что я слышу от них: боже, какая помойка, куда мы попали, по улицам пройти противно, хочется надеть ходули! Через некоторое время они немного привыкают к этому безобразию на улицах и начинают различать кое-что еще. Они сразу отмечают, что у нас есть культурный уровень. И это действительно так. То, как учат в Красноярске и как учат в Иркутске, – земля и небо. Это не предрассудки и наследие прошлого, а реальность.

ВБ

У меня такое ощущение, что Иркутск в своем величии застыл на одном месте. Мы – культурная столица, середина земли. Застыв в этом состоянии, он пропустил вперед другие города, Улан-Удэ например. Его губернатор получает приз за Байкал как одно из чудес России. Почему не иркутский губернатор? Почему они не вдвоем? Ведь у Байкала два берега.

Еще один пример. В этом году 30 лет книжной серии «Полярная звезда», 25 лет фестивалю «Декабристские вечера в Иркутске». Это уникальные имиджевые события. Не пиаровские, когда контента нет, а одна мишура. Где бы я ни был, по-прежнему для всех Иркутск – столица декабристов. В том же Забайкалье, Чите, Бурятии декабристы были, и даже больше. Но декабристы съехались ближе к Иркутску как к культурной столице Сибири. Это очень мощное 25-летнее движение – продвижение Иркутска как столицы декабристов, как столицы научного изучения истории декабристов. Это сохраняется в головах людей.  

ЕГ

Мы подходим к вопросу о роли личности в истории. Кто-то же основал серию «Полярная звезда», кто-то создал Музей декабристов. Акупунктура по точкам роста не должна забывать личности. Нужно придумывать специальную программу. Денис Мацуев – именно такая величина, он сейчас сам сюда все приносит. Но есть и Вячеслав Кокорин, и Валерий Шевченко, и Лидия Янковская. Я уверена, что они тоскуют по этому месту. Надо воспользоваться этим.  

ВБ

Конечно, проще привлечь в Иркутск звезд, ставших звездами благодаря нашему городу, чем тех, кто никакого отношения к Иркутску не имеет.  

КЛ

В прошлом году за свои деньги сюда приезжал Евгений Евтушенко праздновать свой день рождения. Исключительно из-за ностальгических мотивов.  

ВБ

С Валерием Шевченко мы не раз говорили о том, чтобы в 2010 году сделать в Иркутске большой Международный фестиваль пантомимы с участием французских, немецких, бельгийских участников.

Есть много молодых ребят (не таких раскрученных, как Иван Вырыпаев), которые на запад уехали учиться, стали актерами, режиссерами, театральными критиками. Я думаю, что даже кому-то из моих сверстников было бы любопытно вернуться в Иркутск на время. Не для того чтобы жить, а чтобы совершить проект и уехать обратно. Сегодня Денис Мацуев, пожалуй, единственный иркутянин, который любит свою родину не на расстоянии. Остальные пока на расстоянии. 

ЕГ

Даши Намдаков тоже регулярно возвращается с выставками, но должного пиара нет. Хотя он величина крупная.  

МТ

И затягивается история с бабром, которого они с Сергеем Элояном обещали поставить. В Астане Даши уже сделал огромный монумент, а у нас какого-то маленького зверька поставить не может.  

ВБ

Знаете, мне говорят люди, которые приехали сюда недавно, что у нас особенный сибирский характер, который всех испытывает на прочность. Нам нужно всё по три раза повторять. В Ангарске, например, городской администрацией внедрялись многие городские традиции: Аллея любви, на которой все молодожены собираются, памятник сурку.

У меня есть идея. Есть пустой затопляемый остров на Ангаре, напротив улицы Чкалова. Я хотел бы поставить там какой-нибудь символ молодости, памятник молодым. Чтобы это был видный со всех сторон символ города.

Кроме того, казалось бы, мелочь: мы каждый год ставим лавочки у подъездов, и их каждый год ломают. Если бы это делали сами жильцы, такого бы не было.

Исключительно внутри министерства невозможно черпать идеи и проекты. Необходимы дополнительные интеллектуальные ресурсы. Поэтому мне хочется, чтобы встречи, подобные сегодняшней, происходили почаще.

подготовка к публикации Марина Ткачева

Журнал "проект байкал/project baikal" 
2009/20
стр.65-71