Иркутская область, города и районы Иркутской области, ее жизнь, культура, история, экономика - вот основные темы сайта "Иркутская область : Города и районы". Часто Иркутскую область называют Прибайкальем, именно "Прибайкалье" и стало названием проекта, в который входит этот сайт.

Вершина : Возникновение и начальный этап истории польского сибирского села

Река Ида у села Вершина.

Река Ида у села Вершина. Фото Ю. Лыхина, 2005 г.

Место, где находились землянки первых жителей Вершины.

Место, где находились землянки первых жителей Вершины. Фото Ю. Лыхина, 2005 г.

Магдалина Мычко в своем доме.

Магдалина Мычко в своем доме. Фото В. Розенблата, 1995–1996 г.

Въезд в село Вершина

Въезд в село Вершина

Около ста лет прошло с тех пор, как первые польские переселенцы, преодолев почти семь тысяч километров пути, приехали на Трубачеевский участок в надежде начать здесь новую счастливую жизнь. Это произошло в 1910 году, и именно этот год можно считать датой основания села Вершина. Но начнем мы наш рассказ с того, что предшествовало этому моменту, и мысленно перенесемся в то время, когда на картах Переселенческого ведомства Иркутской губернии появился участок под названием Яматский.

Участок был образован в 1908 году производителем землеустроительных работ М. Соколовым, а название свое получил от ручья Яматский, впадающего в реку Ида. Участок насчитывал 5 500 десятин земли, включая «угодья постоянного землепользования инородцев» (1). В том же 1908 году Яматский участок был переименован в Трубачеевский — по имени уполномоченного от бурятского сельского общества Трофима Трубачеева, который выступал против порядка ведения землеустроительных работ в этом районе. Трубачеев считал, что работы по отводу земель ведутся неправильно, несправедливо, без учета насущных интересов целых улусов (2).

Надо сказать, что к этому времени в России полным ходом шла аграрная реформа, составной частью которой было организованное переселение на восточные окраины империи.Поток крестьянских переселенцев, ехавших в Сибирь «за землей», рос с каждым годом, и нужны были все новые и новые переселенческие участки. По существовавшему порядкуземлеустройства все земли, которые считались казенными и находились в пользовании старожилов, подлежали осмотру, учету и распределению в соответствии с установленной нормой земельного надела. Не попавшая в надел земля поступала в колонизационный фонд, из которого образовывались участ-ки для переселенцев. Так, в состав Трубачеевского участка общей площадью 5 650 десятин вошли 164 десятины в падях Нашата, Тодобол, Ямат, находившиеся до этого в пользовании бурят Укырского инородческого ведомства (3). Естественно, что старожилы, привыкшие долгие годы распоряжаться землей без какого-либо надзора, не могли быть довольны таким оборотом дел. Особенно если учесть, что последнее слово по вопросу, сколько и какой земли необходимо бурятам, оставалось за чиновниками. Логика рассуждений последних была такова: процесс перехода укырских бурят от скотоводства к земледелию зашел так далеко, что их скорее можно назвать хлебопашцами, чем скотоводами. Обширные летние пастбища, необходимые им в прошлом, уже не имеют прежнего значения. Учитывать их при землеустройстве — значит вставлять «палки в колеса переселенческого дела вопреки и закону, и здравому смыслу». Поэтому, несмотря на жалобы и прошения, которые представители бурятского сельского общества подавали в высокие инстанции, к 1909 году границы Трубачеевского переселенческого участка были окончательно утверждены.

Краткое описание Трубачеевского участка мы находим в отчете М. Соколова за 1908 год: «Участок Трубачеевский. Расположен на р. Иде при впадении ручья Яматского. С резко выраженным гористым рельефом, покрыт в большей части своей крупным мешаным лесом. Много каменистых крутых склонов с мелкослойной почвой. В состав участка вошло небольшое количество пашен и сенокосов по падям; по тем же падям и их распадкам, главным образом, будут разделены засельщиками пашни. Участок следует причислить к трудным для разработок» (4).

Как только Трубачеевский был внесен в список готовых для заселения земельных участков, сюда стали прибывать ходоки, или, как произносят в Вершине с ударением на второй слог, «ходáки». Так называли людей, которые первыми ехали, как говорится, «в разведку», представляя интересы целой группы будущих переселенцев. Ходоки должны былиосмотреться на месте и выбрать из предлагаемых переселенческими чиновниками земель участок для заселения. Записав его за собой, они возвращались на родину и рассказывалиотправившим их семьям о результатах своей миссии.

«Наши поляки тогда троих ходáков заслали первых. Ходáки приехали смотреть. Приехали, нахвалили, как тут вон орехов много, ягод много, всего много. И скота сколько ходит!» —так вспоминала об этом Магдалина Юзефовна Мычко, с которой мне посчастливилось общаться в 1994 году. Будучи уже в преклонном возрасте, она сохраняла на удивление яснуюпамять и интересно рассказывала о пережитом. Фрагменты той беседы включены в данную статью. Сегодня Магдалины Юзефовны уже нет в живых, она умерла в 1998 году, не дожив несколько дней до своего 97-летия.

«Я помню это, — говорила она, — потому что в нашей деревне один ходáк был, Петшик. Он продал дом, а жену свою и двоих детей у моих родителей оставил, покамест в Сибирьездил. А как приехал, я помню, что он говорил. Рассказывал, как там им давали попервости землю в Кутулике, ближе к дороге железной. А он не хотел, а хотел дальше в лес, потому что здесь много ягод… Здесь им понравилось. Здесь и выбрали. Помню, он рассказывал, как скот ходит сам по себе у бурятов по лесам. Много, говорил, там всего — и кони, икоровы, и овцы. Всего полно, всегда будем с мясом».

Упомянутый Магдалиной Юзефовной ходок Петшик входил в группу делегатов, выехавших из района Домбровского угольного бассейна в Иркутск весной 1910 года. С ним былиеще два ходока, которые выбрали для поселения земли на Трубачеевском участке: Лабуда и Фасиньский (5). Возможно, что другие ходоки из регионов Малопольши и Домбровскогобассейна приезжали на Трубачеевский участок и раньше, но сведений о них в местных и центральных архивах на данный момент не обнаружено. Известно только, что заселение Трубачеевского участка началось в 1910 году и к концу этого года здесь находилось 59 дворов (6).

Переселенцы добирались до станции Черемхово по Транссибирской железной дороге, а оттуда на запряженных лошадьми телегах ехали до места поселения через село Верх-не-Острожное, улус Бохан, село Верхне-Идинское (7). Треть стоимости пути по железной дороге оплачивало государство. Из казны же в Черемхово выдавали 50–60 рублей денег инебольшое количество зерна пшеницы.

«Две недели ехали с Польши на поезде, — вспоминала Магдалина Мычко. — Ехали вместе с русскими в поезде, одна наша семья. Как мама только решилась, она же ни слова по-русски не знала? Но как-то она с этими людьми сговорилась, даже хлеб ходила нам покупать по дороге, печенья всякого. Хорошие люди были. Если бы не хорошие — не доехали бы. Они дальше еще там куда-то ехали на восток. Мама в Черемхово сошла, а они дальше поехали… Вещи наши отдельно в багаже шли. Что с собой брали? Подушки, перины, иконы, одежду. Пока мы жили в Черемхово две недели, багаж наш пришел. Потом отец за нами на коне приехал и повез нас на место».

Магдалине исполнилось незадолго до этого 11 лет. Она была старшей из четырех детей, которые вместе с матерью прибыли летом 1912 года на Трубачеевский участок. Их отец,Юзеф Лыда, приехал сюда двумя годами раньше, чтобы подготовить нормальные условия проживания для своей семьи. Но здесь, в Сибири, он сильно заболел, и на строительствохорошего дома не было ни сил, ни средств.

«Место мне не понравилось, — вспоминала Магдалина Юзефовна. — Холодно было, мы в июле приехали, но дожди страшные шли. Как они только сено собрали — сама не знаю.Отец построил такую будку временную для жилья. Крыши не было, на жердях шкуры висели. А дождик такой шел, когда мы приехали! Холодно, дети плачут, замерзли. Спать негде,дождь заливает, ой! Ни сварить, ни согреться. Потом все разболелись.

В 1912 году уже много семей было. Мы последние приехали. Дома уже некоторые стояли. Но и землянки были, их в горе рыли: только две стены были и вход. Жили одну зиму там. А морозы тогда были сильные! Сейчас таких морозов уже нету. Как плюнешь, сразу замерзало. И вот в землянках первую зиму зимовали. На другой год уже лучше жилье ставили, а на третий — еще лучше…

Кто приехал сюда побогаче, у кого с деньгами и здоровь-ем лучше было, то те и сразу лучше жили. А вот так, как мы приехали, что денег кое-как на дорогу собрали, то труднобыло».

О положении переселенцев в первый год жизни на новом месте можно судить по отчетам и рапортам того времени, сохранившимся в архивах. По отзывам чиновников, поселенцыТрубачеевского участка в массе своей не относились к крепким в экономическом смысле хозяевам. Многие из них нуждались в дополнительной поддержке государства. «Едва ликогда-либо устроится без особой помощи большинство поляков, выходцев горнопромышленного района, не имеющих ни средств, ни сельскохозяйственных навыков», — писал о нихзаведующий Кутуликским переселенческим подрайоном Иркутской губернии Л. Кременер. «Переселенцы, водворенные в 1910 году, — продолжал он, — малосостоятельны… нуждаются в особых о них заботе и помощи… Водворившееся население в общем бедно и далеко от того, чтобы окрепнуть, большая часть его не привыкла к местным условиям» (8).

Интересную характеристику польским поселенцам дал настоятель Иркутского римско-католического прихода Петр Павел Бульвич в докладе могилевскому епископу-суффрагануИоанну Цепляку от 24 сентября 1911 года. Он писал: «Начиная с 1909 г. в связи с событиями 1904–06 гг. в пределы Иркутского Римско-католического прихода начали переселятьсякрестьяне губерний Царства Польского, преимущественно, если не исключительно, из Келецкой и Петроковской губерний, занимавшиеся горнозаводской деятельностью.

В настоящее время, по произведенной мною во время объезда прихода текущим летом регистрации, имеется 188 переселенческих семейств, 975 душ. По месту оседлости должноих разделить на три района». Далее следует информация о поляках Зиминского и Черемховского районов, которую мы здесь опускаем, и переходим непосредственно к описаниюоснователей Вершины: «Наконец, третий район составит селение Вершинино Черемховского подрайона, состоящее из 76 домов, 377 душ, и Козаковский участок в 7 семейств 31душу. Эти отстоят от линии железной дороги верстах в 120, находятся на правой стороне Ангары.

Для удовлетворения насущных духовных потребностей означенных переселенцев или „выходцев из Привисленского краяњ, как некоторые из „власть имущихњ выражаются, является необходимым, в первую очередь, постройка костела и школы в Вершинине, где, как упоминалось, 76 семейств, 377 душ, коим отведено 203 доли по 15 десятин или 3 045десятин. Молодежи школьного возраста (от 7 до 12 лет) 36 мальчиков и 31 девочка. Устройство костела и школы вершининцам и потому крайне необходимо в самом непродолжительном времени, что они:

1-mo, заняли самый неподходящий для земледелия участок, годный разве как запасный, состоящий из высоких крутых хребтов.

2-dо, не имеют никакого подспорья, например, в продаже леса на шпалы, гонке смолы и дегтя и т. п.

3-io, проголодав зиму прошлого года, будут голодать и настоящую, а то и на засеменение распаханных клочков не всем хватит. Выдача им полностью суммы на устройство школы,частью же и на костел, могла бы их поставить на ноги. Про вершининских переселенцев говорят соседи: „должно быть, плохо живется, если красть начинаютњ. И действительно, былслучай, когда один из вершининцев… судился за кражу у бурята двух хлебов и был оправдан, хотя в краже сознался: „очень уж голод поприжал, продать нечего, все распродано, а буряты, пользуясь случаем, эксплуатируют бессовестноњ» (9).

Эти документы рисуют довольно безрадостную картину. Однако она будет далеко не полной, если мы не примем во внимание и другие архивные свидетельства. А они есть, инаиболее раннее из них относится к октябрю 1910 года. Это общественный приговор доверенных от четырех сельских обществ, которые возникли к тому времени на переселенческихучастках Благодатном, Тальяновском, Козаковском и Трубачеевском. Доверенные, как следует из документа, собрались на общий сход, чтобы решить вопрос о фельдшерском пункте и аптеке. «Обсудив этот вопрос, — писали они в приговоре, — и находя неудобным существующий ныне порядок иметь медикаменты в каждом участке порознь, мы пришли к заключению, что для нас… будет наиболее удобным и выгодным соединиться в общий медицинский пункт… в селе Верхне-Идинском» (10). Здесь впервые появляется упоминание оВершининском сельском обществе, образованном переселенцами Трубачеевского участка. То есть буквально через несколько месяцев после приезда переселенцы представляли собой уже не группу разрозненных семей, приехавших из разных мест и волею судьбы оказавшихся на одном участке, а сплоченное организованное сельское сообщество. Болеетого, документ этот свидетельствует о возникшей кооперации и между жителями нескольких соседних переселенческих деревень. На подобном же общем сходе в ноябре 1910 годаони решили сообща содержать одного грамотного писаря и договорились о порядке расклада денег на его содержание между всеми водворившимися на четырех участках (11).

Вершининское сельское общество регулярно собиралось для решения насущных жизненных вопросов, например, о приходе и расходе общих денежных средств, о строительствеобщих зданий. Так, в ноябре 1910 года на общем сельском сходе было решено ходатайствовать об открытии и постройке в Вершине начальной школы или, как ее называли, одноклассного министерского училища. Вершининцы просили выдать им «по бедности... в безвозвратное единовременное пособие от казны 3 тысячи рублей» (12). Не получив ответа на это прошение, они в феврале 1911 года на очередном сельском сходе постановили обратиться к заведующему Кутуликским подрайоном и просить его «выйти с ходатайством об ускорении открытия и постройки училища». После этого дело сдвинулось с мертвой точки, и денежное пособие вскоре было получено. Лес для строительства заготавливали и вывозили сами жители села. В 1912 году Вершининская начальная школа была открыта (13).

Очередным важным вопросом, решением которого сообща занимались жители Вершины, стало возведение в селе католического храма. В общественном приговоре Вершининского сельского схода от 23 декабря 1911 года они писали: «Мы и семьи наши имеют большую нужду в религиозной потребности, так, например, дети родятся и остаются не крещеными, умирают без отпевания, в большие праздники взрослые желали бы излить свои накопившиеся духовные потребности в храме, но такового нет. По обсуждении этого вопроса мы, на основании Высочайше утвержденного 19 апреля 1909 г. закона о порядке выдачи ссуд на общеполезные надобности переселенцев, обращаемся к Его Высокоблагородию, Господину Заведующему Кутуликским подрайоном с просьбой исходатайствовать нам безвозвратную ссуду на постройку „каплицыњ в размере 3 000 рублей. Выданную нам ссуду обязуемся расходовать под наблюдением Заведующего подрайоном и обратить исключительно на указанную надобность, почему просим, чтобы все расчеты с рабочими, подрядчиками за материалы и прочее были бы произведены непосредственно казной в лице Заведующего подрайоном…» (14).

Несмотря на вроде бы положительный ответ, решение вопроса о строительстве храма затянулось. В Российском государственном историческом архиве в Санкт-Петербургехранится переписка, которая велась по этому вопросу между различными высокопоставленными чиновниками и церковными иерархами на протяжении нескольких лет. Не вдаваясь вее детали, скажем только, что непосредственное строительство храма началось лишь в 1914 году, а завершилось к маю 1915-го. Известно, что освящение нового храма во имя Святого Станислава было назначено на 15 мая 1915 года (15).

Постоянного католического священника в Вершине никогда не было. Богослужения проходили в храме только тогда, когда раз в год на две-три недели приезжал иркутский священник. Обычно это происходило, как вспоминала Магдалина Мычко, в июле. «Родители сами на конях до Иркутска ехали за ксендзом. И обратно в Иркутск его увозили. Один раз было пожил у нас в избе три недели, а люди, как он приехал, так все ходили к нему. Каждый нес яички, масло, молоко. Если, допустим, надо было венчать раньше или позже, а ксендза не было в Вершине, то сами в Иркутск ехали. Мы с мужем венчались 1 мая в иркутском костеле. Если ребенок родился или кто умер — хоронили по-польски».

Сколько же всего человек приехало на Трубачеевский участок и сколько из них закрепилось на этой земле? Как распределялся переселенческий поток по годам, и было ли обратное движение? Ответы на эти вопросы отчасти можно найти в архивных материалах, хотя необходимо учитывать и имеющиеся здесь расхождения в цифрах. Возможно, это связано с общей нестабильностью состава жителей Вершины в первые годы: в одних случаях вся семья сразу ехала на участок, в других — сначала переселялся лишь один из членов семьи, а остальные приезжали через год-другой, кто-то из уже водворившихся домохозяев мог временно уехать в Польшу за своими родными. Некоторые расхождения, однако, объяснить трудно. Например, непонятно, почему один и тот же человек в один день подписывает два документа, в которых сообщает разное количество жителей Вершины. Так, в уже упоминавшемся докладе иркутского настоятеля П.П. Бульвича могилевскому епископу-суффрагану Иоанну Цепляку от 24 сентября 1911 года говорится о 76 семействах и 377 душах, проживающих в селении Вершинино. А в его же рапорте митрополиту Ключинскому от 24 сентября 1911 года упоминается 83 двора и 407 душ (16).

Более точными представляются сведения из общественных приговоров Вершининского сельского общества, где количество домохозяев, имеющих право голоса, указывалосьсамими жителями села. Так, согласно двум общественным приговорам от 13 февраля 1911 года Вершининское сельское общество состояло из 59 домохозяев (17). Такое жеколичество домохозяев указано и в отчете по расходам мирских сумм за 1910 год. Близко к этой цифре и число дворов, указанных в списке сельских населенных пунктов Иркутскойгубернии за 1911 год, составленном на основе данных за 1910 год. Здесь в Вершининском поселке Осинской волости Балаганского уезда значится 61 двор, в котором проживают 149 мужчин, 133 женщины, 46 детей от 8 до 12 лет. То есть всего 328 человек (18).

Общественный приговор от 23 декабря 1911 года сообщает, что Вершининское сельское общество состояло уже из 70 домохозяев, имеющих право участвовать в сходах (19). Тоесть в течение этого года к водворившимся в 1910 году 59 семьям присоединилось еще 11.

Спустя два года, в октябре 1913 года, Вершининское сельское общество состояло из 77 домохозяев (20), то есть оно выросло лишь на семь семей. Получается, что основная часть переселенцев приехала в первые два года заселения участка. Этот вывод подтверждается и другим, более поздним документом — докладной запиской боханского агитатора от 15 апреля 1931 года. Ее автор, говоря о составе жителей Вершины на тот момент времени, приводит количество хозяйств по годам приезда переселенцев. Он пишет, что 62 хозяйствабыли основаны приехавшими в 1910 году, 26 — в 1911-м, 3 — в 1912 году. По одному хозяйству прибавилось в 1913 и 1914 годах. Затем в этом процессе следует пауза, совпадающая с годами Первой мировой войны. В 1918 году появилось еще одно новое хозяйство и в 1922 — еще два (21). Таким образом, хотя абсолютные цифры и не совпадают с теми, что приводились выше, общая тенденция здесь прослеживается четко: основное число переселенческих семей приехало на Трубачеевский участок в первые два года — в 1910-м и 1911-м. В последующие годы число жителей Вершины если и росло, то незначительно.

Не следует забывать и об обратных переселенцах, так называемых обратниках. В той же докладной записке о состоянии села за 1931 год говорится о том, что в 1922 году из Вершины в Польшу вернулись шесть семей. Польский исследователь Владислав Масярж упоминает девять фамилий членов семей, которые уехали обратно в Польшу после заключения мирного Рижского договора 1921 года (22). Кроме этих, уже довольно поздних, «обратников» были и такие, которые вернулись в первые же годы после приезда в Сибирь.То, с чем переселенцы столкнулись здесь, у многих из них вызвало шок. Зимние морозы, весенние и летние заморозки, необходимость раскорчевки лесных участков, нехваткасредств — на фоне всего этого привычное, даже пусть и полунищенское, существование на родине показалось более привлекательным. В материалах об обратном переселении изКутуликского подрайона за 1910 год упоминаются четыре семьи «обратников» из Петроковской губернии и одна — из Келецкой. Три из них были водворены в том же 1910-м, а две — в 1909 году. Причины возвращения на родину: «отсутствие средств, неприспособленность к сельскому хозяйству (бывшие горнорабочие)» (23).

Семья Юзефа Лыды также собиралась вернуться в родную деревню Блэндув, расположенную неподалеку от Кракова. Но сделать это, как рассказывала позднее его дочьМагдалина, оказалось не так-то просто. Обратный железнодорожный билет надо было покупать уже за полную стоимость, да и для нового обустройства, пусть и на прежнем месте, тоже нужны были немалые деньги. Эти деньги стали собирать, отказывая себе во всем. «Тогда николаевские деньги были, не советские. Всё собирали на дорогу, чтобы уехать до Польши, не покупали ничего. Собирали, собирали, и еще бы дней пять, чтобы переехать там границу, но этих пяти дней нам и не хватило. Только собрались ехать в Польшу, как война началась. А потом все те деньги, которые собирали, пропали. Куда было девать эти николаевские деньги? Только в печку бросить. Бросили, и на что после было ехать? А многие вернулись. Семей, наверно, пять или шесть уехало».

С середины 1920-х годов можно говорить о стабилизации жизни Вершины. Движение переселенцев — как прямое, так и обратное, практически прекратилось. Отходили в прошлоевременные сараи и землянки. Их заменяли крепкие большие дома, а по берегам Иды ставились мельницы и лесопилки. Подрастало поколение детей, рожденное уже здесь, в Вершине. Сибирское село было для них настоящей, а не приобретенной родиной, хотя не прерывалась культурная связь и с родиной отцов. Польский язык дома и в школе, религиозные праздники и традиционное семейное воспитание — все эти элементы прежней культуры еще не подвергались разрушительному воздействию государства, как это происходило в последующие десятилетия.

В административном отношении Вершина входила в эти годы в Шаралдаевский булсовет Боханского аймака Бурят-Монгольской Автономной Советской СоциалистическойРеспублики. В ведении этого же совета находились Нашата, Тодобол, Хонзой. Сегодня эти названия ассоциируются с различными частями Вершины. Тодобол официально входит в еесостав, Нашата и Хонзой по документам сельской администрации считаются отдельными населенными пунктами, но фактически составляют с собственно Вершиной одно целое. В теже годы, о которых мы ведем речь, все три поселения были еще отдельными бурятскими улусами. Река Ида служила естественной границей, по одну сторону которой располагаласьпольская Вершина, по другую — бурятские Нашата и Хонзой. Позднее, когда часть земель нашатинских бурят административным решением была передана в распоряжение жителейВершины, буряты в течение нескольких лет распродали свои участки и дома и перебрались из Нашаты в соседние Хонзой и Дундай.

Но это происходило уже в третье десятилетие пребывания польских переселенцев на сибирской земле. В то самое десятилетие, когда на них обрушились и все «прелести»советской тоталитарной системы — воинствующий атеизм, раскулачивание, коллективизация, репрессии. Все эти события составляют важную часть истории Вершины. Однако онивыходят за рамки данной статьи, поскольку ее целью был рассказ о возникновении и начальном этапе истории польского сибирского села.

 

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Государственный архив Иркутской области (ГАИО), ф. 171, оп. 1, д. 135, л. 237.

2. Там же, оп. 5, д. 200, л. 8, 9.

3. Там же, л. 10.

4. Там же, ф. 172, оп. 1, д. 99, л. 135 об., 136 об.

5. Масярж В. Польская деревня Вершина (1910–1937 гг.) // Научно-информационный бюллетень гуманитарного общественно-научного центра. — 1995. — Март ( 3): Поляки вСибири. — Иркутск, 1995. — С. 35.

6. Российский государственный исторический архив (РГИА), ф. 391, оп. 3, д. 1812, л. 77; Национальный архив Республики Бурятия (НАРБ), ф. 201, оп. 1, д. 22, л. 4 об.

7. ГАИО, ф. 171, оп. 1, д. 226, л. 13.

8. Там же, д. 195, л. 366, 371, 374.

9. РГИА, ф. 826, оп. 1, д. 1799, л. 73–74.

10. НАРБ, ф. 201, оп. 1, д. 22, л. 23, 23 об.

11. Там же, л. 5, 5 об.

12. ГАИО, ф. 171, оп. 1, д. 43, л. 1.

13. Там же, л. 4.

14. РГИА, ф. 391, оп. 3, д. 1812, л. 77–78.

15. Там же, ф. 826, оп. 1, д. 2066, л. 10.

16 Там же, д. 1799, л. 73 об., 75 об.

17. ГАИО, ф. 171, оп. 1, д. 43, л. 1; НАРБ, ф. 201, оп. 1, д. 22, л. 4 об., 25.

18. ГАИО, ф. р-6, оп. 1, д. 1 а, л. 36–37.

19. РГИА, ф. 391, оп. 3, д. 1812, л. 77.

20. НАРБ, ф. 201, оп. 1, д. 167, л. 221.

21. Там же, ф. 475, оп. 1, д. 585, л. 50–51.

22. Масярж В. Указ. соч. — С. 36.

23. ГАИО, ф. 171, оп. 1, д. 195, л. 367.

 

ANNOTATION

Natalia G. Galetkina. Vershina: the origin and the initial stage of history of the Polish Siberian village.

The author of the article considers the initial period of the history of the Siberian village on the base of new archival materials and reminiscences of the daughter of one of the settlers of Vershina. The article describes the status of the migrated Poles in the first years of the life on the new place, observes the forming of the rural society of Vershina.

 

Наталья Геннадьевна Галеткина,
историк, аспирант Европейского
университета, г. Санкт-Петербург

 

Журнал "Тальцы" №4 (27), 2005 год