Наказание без преступления

Федор Сергеевич Манченко. 1940 г.

Дарья Сергеевна Манченко. Около 1935 г.

Мария Ивановна Манченко. 1950 г.

Михаил Сергеевич Манченко. 1941 г.

Елена Федоровна Сыроватская,
историк, методист
Дома детского творчества № 3,
г. Иркутск

Период коллективизации сельского хозяйства в России — время одной из величайших трагедий ХХ века. В ходе переселений 1930-х годов в результате болезней, голода и холода погибло около одного миллиона человек. «Многомиллионный поток раскулаченных не имел ничего сравнимого с собой во всей истории России. Это было народное переселение, этническая катастрофа», — так писал об этих событиях А.И. Солженицын (цит. по: 6, с. 164).

Эта трагедия перевернула жизнь сотен тысяч крестьянских семей, в том числе и моего деда, Сергея Федоровича Манченко.

Дед мой Сергей Федорович Манченко родился в 1881 году в селе Колещатовка Кантемировского уезда Воронежской губернии в семье крестьянина, занимавшегося также и мелкой торговлей, Федора Наумовича Манченко. В 1899 году Сергей Федорович взял в жены 17-летнюю Марию Ивановну Гузнову, уроженку села Шелестовка соседней Луганской губернии. В период с 1900 по 1925 год в семье Сергея Манченко родились 14 детей, шестеро из них умерли в младенческом возрасте.

У Федора Наумовича было еще двое детей, и большая семья долгое время жила в небольшой, покрытой соломой хате. В 1913–1914 годах Федор Наумович сумел построитьдобротный дом на фундаменте из соснового бруса, с железной крышей. В доме были четыре комнаты, кухня, веранда, кладовка, а также пристрой в улицу, где размещалась лавка с мелкой галантереей. Во дворе имелись хозяйственные по-стройки: амбар, навес, сарай, конюшня, свинарник, коровник, ток с навесами, погреб, колодец. Дом находился в центре села Колещатовка.

Великая Октябрьская социалистическая революция 1917 года не внесла существенных изменений в жизнь семьи. В 1921 году женился старший сын Сергея — Аким, затем вышлизамуж дочери Елена и Марина, и хотя они жили отдельно, помогали отцу вести крестьянское хозяйство. Семья много работала, спали по 4–5 часов в сутки. Торговые дела ФедораНаумовича шли неважно, а в 1921 году его не стало.

Начавшаяся в стране коллективизация сельского хозяйства стала поворотным событием в жизни сотен тысяч людей.

Семья Сергея Манченко вступила в колхоз, не отказываясь от любой работы. В дом часто направлялись для проживания постояльцы: землемер, которому Мария готовила пищу,сотрудники судебных органов. За обслуживание этих людей насчитывались трудодни. В колхозе работали Сергей, Мария и 13-летний сын Федор. Он работал на уборке хлеба, погоняялошадей, запряженных в косилку.

В селе были церковь, магазин и школа, все дети учились и помогали родителям по хозяйству.

Согласно утвержденному весной 1929 года пятилетнему плану в колхозы предполагалось вовлечь лишь 4–4,5 миллиона хозяйств, или 16–18 % общего числа крестьянских хозяйств в стране (5, с. 561). Таким образом, на всем протяжении первой пятилетки основная масса крестьянских хозяйств должна была быть по-прежнему сосредоточена в индивидуальном секторе. Решение сократить намеченные сроки осуществления коллективизации пришло очень скоро.

Форсированный характер колхозное строительство в целом по стране приобрело в последние два месяца 1929 и в первые месяцы 1930 года. В немалой степени это было вызвано опубликованной в «Правде» 7 ноября 1929 года статьей И. Сталина «Год великого перелома». Выдавая желаемое за действительное, в ней утверждалось, что партии «…удалось повернуть основные массы крестьянства… к новому, социалистическому пути развития; удалось организовать коренной перелом в недрах самого крестьянства и повести за собой широкие массы бедноты и середняков» (цит. по: 7, с. 50).

На деле все обстояло совсем иначе. Не только по СССР в целом, но и в рамках РСФСР перелом в сознании большинст-ва крестьянства даже и не обозначился. Ведь на 1 октября1929 года в колхозах Союза и Российской Федерации значилось соответственно 7,6 и 7,4 % общей численности крестьянских дворов (7, с. 50).

5 января 1930 года ЦК ВКП(б) вынес постановление «О темпе коллективизации и мерах помощи государства колхозному строительству». Этот документ устанавливал жесткиесроки завершения коллективизации: в основных зерновых районах (Северный Кавказ, Нижнее и Среднее Поволжье) — осень 1930 года или весна 1931 года, для остальных зерновыхрайонов — осень 1931 года или «во всяком случае» — весна 1932 года (8, с. 392).

Как указывалось в постановлении, политика партии состоит не в голом раскулачивании, а в развитии колхозного движения, результатом и частью которого должно явиться раскулачивание. Вместе с тем обращалось внимание на необходимость усиления борьбы с правыми извращениями в деле социалистической перестройки сельского хозяйства, как, например, с «неумением или нежеланием найти кулака».

Несмотря на принятое решение, и Политбюро ЦК ВКП(б), и низовые партийные организации были намерены провести коллективизацию в более сжатые сроки. Началось «соревнование» местных властей за рекордно быстрое создание «районов сплошной коллективизации».

Органы ОГПУ в свою очередь наметили административно-репрессивные меры в отношении кулацко-зажиточных хозяйств.

Заслуживает внимания записка Г.Г. Ягоды, зам. председателя ОГПУ, от 11 января 1930 года руководящим работникам ОГПУ, в которой он предлагал разработать меры практического осуществления ликвидации кулачества как класса. «…Кулак как класс должен быть уничтожен.

…Нам необходимо до марта-апреля расправиться с кулаком и раз навсегда сломать ему хребет… Надо подойти к вопросу использования со всех сторон, подсчитав примерносумму денег как на переселение, так и на организацию лагерей. В первую очередь надо расширить уже имеющиеся до предела, потом открытие новых, и организация и использование труда ссыльных с семьями» (11, т. 3, с. 103–104).

Порядок ликвидации кулацких хозяйств определялся инструкцией ЦИК и СНК СССР от 4 февраля 1930 года и секретным приказом ОГПУ № 44/21 от 2 февраля 1930 года, подписанным Г.Г. Ягодой, и предусматривал два этапа: первый — в 1930 году, второй — в 1931 году (12, с. 151). Решающую роль в их осуществлении сыграли органы ОГПУ. В соответствии с секретным приказом слой кулачества разделяли на три категории. В первую включались организаторы антисоветских и антиколхозных выступлений. Они подвергались аресту и суду. Наиболее крупных кулаков, отнесенных ко второй категории, надлежало переселять в отдаленные районы. Остальные кулацкие хозяйства подлежали частичной конфискации, а их владельцы — выселению на новые территории из областей прежнего проживания.

Политбюро устанавливало и примерное количество кулаков по каждому региону, которые подлежали заключению в концлагеря и выселению в отдаленные местности. Всего намечалось по девяти регионам страны, о которых шла речь в постановлении, отправить в концлагеря 60 тысяч, а выселить 150 тысяч кулаков (7, с. 56).

Не прошло и месяца после выхода постановления от 30 января 1930 года, как уровень коллективизации по стране в целом поднялся с 32,5 до 56 % (7, с. 57).

В ходе массовой коллективизации была проведена ликвидация не только кулацких, но и зажиточных и середняцких хозяйств. Кулацкими считались хозяйства, применявшие наемный труд и машины с механическим приводом, а также занимавшиеся торговлей. В 1929 году на их долю приходилось всего 2,5–3 % общего числа крестьянских дворов (8, с. 393).

По настоянию И. Сталина было принято постановление СНК СССР, согласно которому к кулацким относили хозяйства по следующим признакам: доход в год на одного едока свыше 300 рублей (но не менее 1 500 рублей на семью), занятие торговлей, сдача внаем машин, помещений, применение наемного труда; наличие мельницы, маслобойки, крупорушки, сушилки и пр. (7, с. 54). Уже один из этих признаков делал крестьянина кулаком. Появилась возможность подвести под раскулачивание самые различные социальные слои населения.

Весной 1930 года раскулачили семью Сергея Федоровича Манченко: отобрали двух лошадей, пару быков, корову, нетель, а также все зерно — двухгодичный запас семян и то, что предназначалось на помол. Было проведено так называемое обобществление скота, зерна и инвентаря (сеялки, веялки, косилки и молотилки, которые были куплены на паях ссоседом). Семья Сергея Манченко еще в 1928 году вступила в потребительскую кооперацию, частично инвентарь был приобретен совместно с другими крестьянами-середняками.

Раскулачивание семьи Манченко, по сути, явилось след-ствием вышеуказанных правых извращений в деле социалистической перестройки. Слепо выполняя указания, местныевласти рьяно «искали кулака». Они нашли его в лице Сергея Манченко и многих других ни в чем не повинных людей.

Факты многочисленных случаев раскулачивания не только зажиточного слоя деревни, но и части середняков и бедняков не могли скрыть даже официальные органы, в том числе иОГПУ.

Цифровые данные ОГПУ по Центрально-Черноземной области (Воронеж) рисуют рост колхозного движения в этот период:

на 15 ноября 1929 года было коллективизировано 14 % хозяйств,

на 1 февраля 1930 года — 47,7 %,

на 10 марта 1930 года — 90,3 %.

За период чуть больше месяца увеличение на 42,6 % — таков итог этого «соревнования» по данному региону (11, т. 3, с. 725).

20 сентября 1930 года Политбюро ЦК ВКП(б) рассматривало вопрос «О директиве по коллективизации» (докладывал В.М. Молотов). 24 сентября было утверждено письмо всемкрайкомам, обкомам и ЦК нацкомпартий «О коллективизации». В нем резко критиковались парторганизации за то, что они «практически не развернули… работу по дальнейшему развертыванию прилива в колхозы» (11, т. 3, с. 8). Было предложено: «Немедленно добиться решительного сдвига в деле организации нового мощного подъема колхозного движения…» (11, т. 3, с. 8). Это письмо в конце сентября — начале октября 1930 года обсуждалось в обкомах и крайкомах и было, разумеется, принято к неуклонному руководству иисполнению.

ЦИК и правительство в конце 1930 года сделали попытку в законе о едином сельскохозяйственном налоге на 1931 год по-новому определить признаки кулацких хозяйств. Однако,по свидетельству М.И. Калинина, они не увенчались успехом, поскольку «старые признаки кулачества почти отпали, новые не появились, чтобы их можно было зафиксировать» (11, т. 3, с. 56). Выход из этого тупика нашли такой: постановлением ЦИК и СНК СССР от 23 декабря 1930 года местным Советам было предписано самим устанавливать признаки кулацких хозяйств (11, т. 3, с. 56).

Осенью того же 1930 года на семью Сергея Манченко обрушился второй удар: были конфискованы все имущество, продукты питания, одежда и вся семья — семь человек, кто в чем был одет, была выселена в избу-развалюху на окраине села… Федору в то время было 13 лет, Дарье — 11, Михаилу — 9. В тот день они шли в школу, по пути узнали, что семью сегодня будут раскулачивать, и вернулись. С Федора на улице пытались снять полушубок, но он убежал. Его поймали комбедовцы-комсомольцы, раздели, разули прямо на улице… Конечно, в раскулачивании середняков была заинтересована и бедняцко-батрацкая часть деревни, поскольку конфискованное имущество передавалось в колхозы в погашение вступительных взносов бедняков и батраков, дома раскулаченных передавались под избы-читальни, детские сады и т. д. Так было и с домом Сергея Манченко: в его доме размещались и сельсовет, и детский сад, и правление колхоза.

Хотя многие односельчане пытались защитить семью, ссылаясь на то, что Сергей Манченко — не кулак, что на него никто не работал, что у него одна рука искалечена (попала в молотилку), что большой дом ему достался от отца, это не помогло. Председатель комитета бедноты села Колещатовка Гайдук заявил: «Мне дом нужен для комбеда».

В старой избе их поселили вместе с другой такой же раскулаченной семьей, там они и зимовали. Питались приношениями односельчан и старших детей, у которых были уже свои семьи. Иногда Федору тайком ночью приходилось наведываться в собственный погреб за овощами. В семье была больная бабушка Ксения Николаевна (теща Сергея Манченко), которая уже не вставала, и 16-летняя дочь Александра с заболеванием легких. Еще весной 1930 года, когда началось раскулачивание, Саню, как ее все называли, родители отправили в соседнюю деревню сообщить старшей сестре Елене о несчастье. Девочка спешила, разгоряченная присела отдохнуть на холодную землю и простудилась…

В отчете о проделанной работе ОГПУ Воронежа отмечали, что за период февраля–декабря 1930 г. «выселено по второй категории 8 034 семьи, с общим количеством 42 720 чел.» (11, т. 2, с. 737). В целом по стране осенью 1930 года было выселено не менее 17 тысяч семей (85 тысяч человек).

Репрессии и насилие в ходе коллективизации приобрели невиданный размах. Арестовывали все: и бригады по организации колхозов, и бедняцко-батрацкие группы, и сельскиеСоветы, и уполномоченные по коллективизации, и партийные, советские работники различных уровней, и милиция, и органы ОГПУ. И только два года спустя директивой-инструкцией от 8 мая 1933 года ЦК ВКП(б) и СНК СССР запретили «производство арестов лицам, на то не уполномоченным по закону…» (11, т. 3, с. 746).

19 марта 1931 года Сергея Федоровича арестовали и в этот же день выпустили для отправки семьи в Сибирь.

Позднее в секретной сводке ОГПУ по Центрально-Черноземной области от 14 апреля 1931 года сообщалось: «Из 33 районов области, откуда производилось выселение, всегоизъято и направлено в Восточно-Сибирский край 4 160 семей, что составляет 20 735 чел. (по плану намечалось к выселению 3 500 семей)…» (9, т. 3, с. 118).

19 марта 1931 года семью вместе с другими раскулаченными крестьянами привезли из Колещатовки в районный центр Кантемировку, поселили в школе, находившейся недалеко от вокзала. Вскоре их погрузили в вагоны грузового поезда, которые были оборудованы двухъярусными голыми нарами, без отопления, до отказа набив их людьми.

Как известно, раскулачивание и выселение крестьян готовились заранее. В инструкции органам транспортного отдела ОГПУ по перевозкам подчеркивалось, что эшелон долженсостоять из 44 вагонов для выселяемых, восьми товарных вагонов с грузом и одного — для команды конвоирования. В каждом вагоне предполагалось размещать по 40 человек, водном эшелоне — 1 700–1 800 человек (11, т. 2, с. 18).

Определялись права и обязанности комендантов по сопровождению эшелонов. Комендант мог производить обыск в теплушках для обнаружения «предметов для физическогосопротивления», алкоголя и др. В случае побега охрана была обязана стрелять без предупреждения (11, т. 2, с. 18).

…В то время когда охранники загоняли людей в вагоны, из толпы кричали, что семью Манченко надо вернуть, это же кричал и человек, сидевший верхом на лошади, который приехал из Колещатовки с какой-то бумагой для семьи, но было уже поздно, его охрана не пустила к эшелону, все стонали, плакали, поезд тронулся… Как выяснилось позже, это было действительно требование из сельсовета вернуть семью, но оно опоздало. Страшно представить, что чувствовали взрослые и дети в те минуты: страх, унижение, бессилие, непонимание того, что происходит, незнание, какие испытания еще ждут их впереди…

Яркой иллюстрацией того, насколько были запуганы и бесправны люди, является тот факт, что Сергей Манченко и не пытался восстановить свои права, неся свой крест до самойсмерти…

…Поезд этот был сформирован еще до станции Кантемировка и шел под вооруженной охраной. В каждом вагоне был назначен старший, составлены списки, проводилась перекличка утром и вечером под надзором охранников. Кормили плохо. Семью поместили на нижних нарах вагона, так как среди них были больные — дочь Александра и бабушкаКсения Николаевна, которые уже не вставали.

Эшелоны следовали к месту назначения «в порядке военного расписания мирного времени». В конце апреля 1931 года эшелон прибыл в Иркутск, всех людей выгрузили прямо на берег Ангары (там, где сейчас Ангарский мост). Здесь находился переселенческий пункт, где проводилась регистрация всех прибывших, сортировка их по различным населенным пунктам. Здесь же 26 апреля 1931 года умерла Ксения Николаевна.

Затем раскулаченные были направлены в тюрьму — Александровский централ, где находились по июль 1931 года. В июне 1931 года от тяжелой болезни, лишенная медицинскойпомощи, в возрасте 16 лет скончалась Александра Манченко. Похоронена она, как и многие другие спецпереселенцы, в двух километрах от тюрьмы, на опушке леса. Родные моглинаблюдать за похоронами только из ворот тюрьмы.

Следующий пункт — станция Могоча Читинской области, где жили в 12 километрах от поселка Тупик в шалашах, затем прииск Калар, находились там по март 1932 года.

Созданная 1 апреля 1930 года специальная секретная комиссия при СНК СССР «по устройству выселяемых кулаков» (10, с. 84) не могла быстро разрешать вопросы жизни и трудаспецпереселенцев. На каждом пересыльном пункте шел отбор рабочих рук, а в семье Сергея Манченко совершеннолетних полноценных рук не было.

В марте 1932 года эшелон со спецпереселенцами был возвращен в Красноярский край, на станцию Абакан. Людей поселили в бараках, за колючей проволокой, свободный выходне разрешался. Это продолжалось до апреля 1932 года, пока не погрузили в теплушки товарного вагона и не привезли на станцию Ук Нижнеудинского района Иркутской области.

В апреле–мае 1932 года семья Сергея Федоровича Манченко в составе пяти человек была поставлена на учет в спецкомендатуре Нижнеудинского района Иркутской области.

Представители НКВД — коменданты и их помощники — старшие рабочие и мастера, установили строгий порядок проживания в бараках, с обязательной работой для всех, в том числе для детей старше 9–10 лет, без отлучки с места проживания. Паек выдавался только работающим, детям до 9 лет, старикам и больным. Бараки посещал комендант, наблюдение за проживающими вел староста. Свободное перемещение запрещалось даже из поселка в поселок.

Еще во время нахождения в поселке Могоча Читинской области родители, чтобы спасти детей, сознательно уменьшили их возраст на два года. Это давало возможность получатьдетский паек: 200 граммов хлеба и 2 столовых ложки крупы или муки в день.

Нечеловеческие условия проживания спецпереселенцев не могли скрыть даже органы ОГПУ, осуществляющие проверки на местах. Расселение производилось в перспективе использования спецпереселенцев как массовой рабочей силы на работах в лесу и на рыбных промыслах. Фактически расселение второй категории так и было осуществлено.

В докладных записках в ОГПУ по итогам проверок по стране сообщалось: «Жилища все строились наспех, из сырого леса, совершенно недостаточно утеплены, значительные щели. Встречаются места, где спецпереселенцы живут в землянках… Семьи в бараках не отделены. Нередки случаи спанья под нарами за отсутствием места на последних». «…Одежда, хотя и имеется у спецпереселенцев, однако ввиду ее недостаточности, а главным образом отсутствия спецодежды и постельных принадлежностей, спецпереселенцы работают в своей одежде, подстилают ее во время сна, ею же и укрываются…» (9, с. 178–179).

Спецпоселки в Иркутской области не были исключением. Семью Сергея Манченко как нетрудоспособную переселили из общего большого барака в маленькую кухню размером 6 квадратных метров. Семья должна была сама себя обслуживать: возить на себе дрова из леса за 3–5 километров, воду, добывать пищу.

Как отмечалось в материалах комиссии по проверке условий проживания спецпереселенцев в северных областях, «местные партийные и лесозаготовительные организации, не осознав возможности утраты в будущем мускульной силы спецпереселенцев, фактически составляющих кадры постоянной рабсилы на лесозаготовках, вместо создания для нихнадлежащих условий, стали на путь резких репрессий» (6, с. 168–169).

Партийные органы предоставляли карательные функции (арест, уменьшение пайка, избиение и т. д.) в отношении спецпереселенцев даже работникам хозорганов — десятникам и куренным мастерам, бригадирам и поселковым комендантам. Все эти беспричинные издевательства в основном сводились к физическому истреблению переселенцев. «Издевательства указанных лиц над переселенцами по своей дерзости не находили себе границ», — отмечалось в материалах комиссии (6, с. 168–169). Такие факты наблюдались и в отношении спецпереселенцев в Иркутской области. Так, в поселке Кадуй Нижнеудинского района, где жила семья Манченко, ослабленных спецпереселенцев помещали на несколько дней в ледник (погреб). Если человеку удавалось выбраться, значит, оставался жить, если нет, то его хоронили.

…Работающим в семье в возрасте 15 лет был только старший сын Федор. 10 июня 1932 года он был принят на работу в Нижнеудинский химлесхоз на подсочку и сбор живицы. Это был тяжелый подневольный труд даже для взрослых мужчин — по 12–14 часов в сутки. Кроме того, зимой валили лес, пилили дрова, окоряли сосны. Лошадей на лесных работах не было. На работу выходили не добровольно, а под надзором мастера. Федор работал на сборе живицы 9 лет, учиться ему уже не пришлось.

Спецпереселенцы были вовлечены в социалистическое соревнование и ударничество. Полуголодный, плохо одетый, Федор работал хорошо, перевыполняя норму, и получил звание стахановца, несмотря на то что нормы для спецпереселенцев постоянно завышались.

Младшие дети Дарья и Михаил летом работали на сборе живицы, заготавливали дрова и воду для семьи, собирали грибы и черемшу. На колхозных полях собирали колоски игнилую картошку, за что их часто гоняли верховые на лошадях. В поселке Кадуй, где они жили, была школа, дети учились. Дарья в 1933 году закончила четвертый класс начальной школы.

В сентябре 1933 года 14-летнюю Дарью отец с согласия комендатуры устроил в Нижнеудинске домработницей и няней. В ее обязанности входила вся работа по дому: приготовление пищи, стирка белья, уборка, уход за скотом, выгон его летом в 4 часа утра на пастбище, а также присмотр за детьми. В течение пяти лет ей пришлось работать у нескольких хозяев, денег не платили, только кормили. Некоторые хозяева кормили плохо, отдельно от себя. Кроме того, приходилось ночью стоять в очереди за хлебом. Это была полная нагрузка даже для взрослой женщины. Отец, Сергей Федорович, должен был постоянно сообщать в комендатуру о ее местонахождении. Сохранилась фотография Дарьи тех лет. Видимо, у хозяев была возможность сфотографировать своего ребенка и домработницу.

В мае 1938 года поселковый комендант участка Кадуй запретил Дарье работать в городе, отозвал ее на работу в химлесхоз без права выезда с участка. Вместе с Федором она работала на подсочке живицы, занимаясь неженским трудом.

Отец семейства, Сергей Федорович, был нетрудоспособным (повреждена в молотилке кисть левой руки, обострились общие заболевания). По вечерам и ночам он точил пилы длялесорубов, работал на лошади, чинил хомуты, а когда семье нечего было есть, ходил просить милостыню по станции Ук и Нижнеудинску и брал с собой Михаила. Ему выдавалосьписьменное разрешение на отлучку с последующей, два раза в месяц, явкой в комендатуру для отметки. Кусков хлеба, собранных отцом, не хватало, и семья жила впроголодь.

Его жена, Мария Ивановна, тоже часто болела. В поселках Уда и Кадуй, где они жили, она убирала красный уголок, а также была поваром, уборщицей и одновременно нянькойдля детей, родители которых работали в лесу. Иногда вместе с Михаилом ходила просить милостыню, работала по дому в богатых семьях Нижнеудинска. Эти тяжелые годы в дальнейшем определили нравственные устои детей: Федор, насколько мне известно, всегда подавал мило-стыню нищим…

Как следует из многочисленных источников, медицинское обслуживание спецпереселенцев было крайне неудовлетворительным: не в каждом поселке был фельдшерский пункт, не хватало кадров и т. д.

27 марта 1939 года семья потеряла отца, Сергея Федоровича. Сказалась тяжелая жизнь, полная лишений и стрессов: он умер в возрасте 57 лет от рака желудка в больнице Нижнеудинска, там и похоронен. Фотографии Сергея Федоровича в семье нет.

В 1939 году младший сын Михаил окончил семь классов школы, затем два курса школы сельского хозяйства, учился в педучилище, но не по призванию: в школу военных техников его не приняли как сына кулака и спецпереселенца…

Начавшаяся в 1941 году Великая Отечественная война определила судьбу каждого члена семьи.

Таким образом, раскулачивание «по 2-й категории», завершившееся выселением в необжитые районы семей, лишенных минимальных условий для жизни и труда, обреченных на гибель десятков тысяч поселенцев, особенно детей и стариков, и по форме, и по существу было жесточайшей репрессией. Организация спецпоселений означала создание в стране второй системы концентрационных лагерей, не столь жестокой по условиям труда и быта, как ГУЛАГ, но фактически единой с ней.

ЛИТЕРАТУРА

1. Александров К. Второе крепостное право: (Коллективизация сельского хозяйства в СССР) // История. 2005. № 19. С. 6–17; № 20. С. 24–31.

2. Гинцберг Л.И. Массовые депортации крестьян в 1930–1931 годах и условия их существования в северных краях // Отечественная история. 1998. № 2. С. 190–196.

3. Зеленин И.Е. «Революция сверху»: завершение и трагические последствия // Вопросы истории. 1994. № 10. С. 28–42.

4. Земсков В.Н. Судьба «кулацкой ссылки» (1930–1945) // Отечественная история. 1994. № 1. С. 118–147.

5. История России: в 2 т. Т. 2: С начала XIX века до начала XX века / А.Н. Сахаров, Л.Е. Морозова, М.А. Рахматулин и др. М., 2003.

6. Исупов В.А., Кузнецов И.С. История Сибири. Ч. III: Сибирь: ХХ век: учеб. пособие для 9 класса общеобразоват. учреждений. 2-е изд., испр. Новосибирск, 2003.

7. Новейшая история Отечества. ХХ век: учебник для студентов высш. учеб. заведений: в 2 т. М., 1999. Т. 2.

8. Орлов А.С., Георгиев В.А., Георгиева Н.Г., Сивохина Т.А. История России с древнейших времен до наших дней: учебник. М., 1999.

9. Ссылка крестьян на Урал в 1930-е годы: Документы из архивов // Отечественная история. 1995. № 1. С. 160–179.

10. Суслов А.Б. Спецконтингент и принудительный труд в советских пенитенциарных концепциях 30-х годов // Отечественная история. 2004. № 5. С. 81–96.

11. Трагедия советской деревни: Коллективизация и раскулачивание. 1927–1939: Документы и материалы: в 5 т. М., 1999–2002.

12. Шашков В.Я. К вопросу о выселении раскулаченных семей в Северный край // Отечественная история. 1996. № 1. С. 150–155.

Журнал "Тальцы" №1 (31), 2008 год