Архитектурный журнал «Проект Байкал». В мае 2009 года журнал «Проект Байкал» удостоен высшей награды триеннале ИНТЕРАРХ в Софии – Золотой медали Международной академии архитектуры

Материалы журнала

Губернатор Николай Муравьев-Амурский

Картина художника В.И. Романова «Подписание Айгунского договора». Хабаровский краеведческий музей.

К. Маковский. Портрет генерал-губернатора Восточной Сибири графа Н.Н. Муравьёва-Амурского.1863. Иркутский областной художественный музей им. В.П. Сукачева

23 августа 2009 года исполнилось 200 лет со дня рождения Николая Николаевича Муравьева-Амурского (1809–1881), генерал-губернатора Восточной Сибири в 1848–1861 годах.

Памятник этому человеку видел всякий, кто хоть раз держал в руках пятитысячную купюру.

Постамент для него воздвигнут на высокой скале посреди полумиллионного города, которого полтора века назад просто не было. Была широкая река, толком еще не нанесенная на карту. Течение делало в этом месте крутой поворот. И был идущий по реке караван маленьких суденышек и лодок, возглавляемый отчаянно пыхтящим пароходиком. На палубу пароходика вышел человек в походном мундире и, задумчиво глядя на скалы левого берега, произнес: «Вот здесь будет город». Он не успел сойти на берег, потому что начиналась война. Его ждали в низовьях реки, куда надо было срочно доставить солдат и пушки. Хабаровск основали уже без него.

Его трудно было задержать на одном месте. Шутка ли, руководить губернией размером с Европу. И всюду на территории от Енисея до Канады требуются решительные действия и хозяйский глаз. Вокруг недоумевали. Поставили тебя губернатором Сибири, вот и сиди в Иркутске. Зачем каждую зиму по первому снегу скакать за семь тысяч верст в столицу, пробивать очередные «прожекты»? А оттуда еще успевать заехать в Италию, Францию или Англию, чтобы к весне вновь оказаться в Сибири, с ходу отправившись куда-нибудь в Якутск? Да еще с женой. И так –10 лет, почти каждый год. Безумие…

Явное «безумие» прослеживалось и в действиях на вверенном посту. Ты ведь губернатор пограничного края. Сосед у тебя хоть и слабый, но огромный и таинственный. Обмен посольствами происходит своим чередом. Взаимная торговля налажена предшественниками. Что еще надо? Разметить несколько тысяч верст границы? Так она еще с Петра Великого не размечена, и ничего, живем. Зачем соваться самому в то, о чем не просят? Выяснять куда и как текут реки? Пытаться соперничать – виданное ли дело? – с морскими державами в Тихом океане?! Соперничать там, где у нас почти нет даже своего флота. Не лучше ли было бы лишний раз не раздражать их? Авось, пронесет нелегкая…

Для того чтобы понять значение совершенного нашим героем дела, надо хотя бы ненадолго заглянуть в еще более далекое прошлое. Когда Россия в конце XVI века, одолев Казань и перевалив Урал, двинулась на Восток, то отряды «охотников» дошли до Тихоокеанского побережья в небывало короткие сроки. Несмотря на разруху Смутного времени, землепроходцы Иван Москвитин, Василий Поярков, Семен Дежнев вышли к побережью Тихого океана уже в 40-х годах XVII века, не встретив там никаких конкурентов. «Развитые страны» в то время вовсю делили лучше приспособленные для жизни Америку, Африку, Индию… Казалось, еще чуть-чуть и русским достанется вся Сибирь. Но тут начались городские бунты, церковный раскол, восстание Степана Разина… Алексей Михайлович должен был помогать Украине, Петр I – строить флот и пробиваться в Прибалтику… Одним словом, когда в 1685 году маньчжурская армия под руководством европейских военспецов из ордена иезуитов начала штурмовать самую южную в Сибири русскую крепость Албазин на Амуре и сожгла пригородный Спасский монастырь, Москва не могла помочь их обороне. Условием заключенного в 1689 году Нерчинского мира с подконтрольным маньчжурам Китаем стал полный уход русских из Приамурья.

Заметим, точная граница при этом так и не была определена. Одна сторона собиралась когда-нибудь вернуться, другая – продвинуться еще дальше на север. Но договор есть договор. В XVIII веке Россия присоединила Камчатку, вышла на границу с Китаем на Алтае и в Казахстане, заново открыла Аляску. В первой половине XIX века русские какое-то время пытались закрепиться в Калифорнии и даже на Гавайях. Но выходило это довольно плохо. Русскую Америку, Чукотку и даже Камчатку приходилось снабжать всем необходимым из Питера, через два океана. В открытую Лазаревым и Беллинсгаузеном Антарктиду и то ближе было плавать!

Всякое же нормальное движение в российской Азии оканчивалось в Иркутске. Можно было еще переплыть Байкал или сплавиться до Якутска по Лене, а дальше перед путешественниками или купцами лежали тысячи верст бездорожья и глухой тайги. Единственный разбитый тракт, по которому можно было добраться до моря только зимой, упирался в построенный еще в 1647-м Охотск. Бухта, образованная устьем реки Охоты, была мелководной, надолго замерзающей и открытой штормам. Принимать, а тем более строить большие корабли в ней было нельзя. Но почти двести лет весь дальневосточный транзит Российской Империи мог пройти лишь через эту гавань. Севернее лежала едва оттаивающая летом Колыма, южнее – уступленное Приамурье.

При этом китайцы так и не смогли закрепиться на Амуре. Слишком уж холодно, тайга, гнус, и, главное, – не особенно выгодно: местное население жило редко и бедно, а незамерзающего океанского побережья в Китае и так было с избытком. К тому же с середины XVIII века в стране начался затяжной кризис. Европейские, особенно английские колонизаторы, постепенно прибрав к рукам китайскую внешнюю торговлю, буквально начали рвать страну на части. Подкупленные местные и пекинские чиновники без боя сдавали иностранцам контроль над крупными портами и целыми регионами. Главным предметом британской торговли в Китае стал… опиум. В обмен на гигантские партии наркотиков англичане вывозили в Европу чай, шелк и золото. Постепенно распространяя сферу своего влияния на север, они уже начинали присматриваться и к русским владениям. Чтобы охранять побережье от пронырливых искателей золота, мехов и ценных пород дерева, от китобоев и наркоторговцев России нужен был свой тихоокеанский флот. Но держать его было негде. К началу XIX века к дальневосточной игре присоединилась Франция, о своих претензиях стали заявлять США, зашевелились даже японцы.

Когда император Николай I в 1847 году назначил Муравьева в Сибирь, проблем там было много. Взятки, воровство, разбой, контрабанда, трудности связи и снабжения, низкий уровень просвещения, лень и косность местных начальников… Даже географические карты, в итоге, оказалась неправильными. Проблемы копились веками. Некоторые из них медленно рассасывались сами собой. Другие проходили по разряду «вечных». Их невозможно было решить, не создав новых. На это и был весь расчет. И он начал торопить события там, где другие привыкли ждать их. Делая десять шагов вперед там, где иные годами насмеливались шагнуть полшага, он часто был вынужден отступать. Но только на время. Там, где движение упиралось в стену, он, не тратя времени, искал обход, но лишь для того, чтобы идти к цели.

Выйти к морю! Во что бы то ни стало, к морю. Петр I за одно это попал в школьные учебники. Но ведь Петр был царем. Его решения не могли отменить или оспорить министры в столице. На него некому было писать доносы. Да и само желанное Балтийское побережье было недалеко. Пройти всего 100-200 верст по карте, по проложенным дорогам, по известным и приметным местам. Главное, разбить врага, найти союзников и удержать берег.

Перед Муравьевым не было вражеской армии. Берег Охотского моря лежал далеко за Байкалом, в четырех тысячах верст от губернского центра. Миллион квадратных верст гористой, непролазной, не нанесенной ни на какие карты тайги. Была река Амур, уходящая на карте в белое пятно неизвестности. Никто толком не знал, впадает она в море или «теряется в песках» и есть ли там, в ее устье, чья-то армия или нет?

При этом на севере Азии и Америки Россия уже больше века имела свои морские порты: Охотск, Петропавловск, Новоархангельск. Порты, добраться до которых и обеспечивать которые было легче из Петербурга, чем по суше из губернской столицы. Порты, утратить которые было также легко, как недавно уже был утрачен Форт-Росс в Калифорнии. В Петербурге говорили: «дорого снабжать». Теперь там богатейшие золотые россыпи мира. Впрочем, золота в достатке и здесь, в Сибири. Можно разбогатеть даже без взяток, на вполне законных основаниях. Было бы на что тратить…

Но дороже золота государственная честь. В первый же год Муравьев создает своеобразный штаб или рабочую группу по выдвижению России к Тихому океану. В этой группе молодые офицеры, мелкие чиновники и ученые соседствуют с крупными купцами, министрами и архиереями. Не всем он может приказать, но все подчиняются предложенным им условиям: все силы в дело. Николай I поддерживает его, но старается стоять в стороне от конфликтов. А противостоят группе не столько англичане или китайцы, сколько свои же российские чиновники, работающие в тех же учреждениях. Но где им угнаться за «муравьевцами».

1849 год. Он впервые проезжает через всю губернию до Камчатки. Проводит ревизии, переносит порты, назначает руководителей, размечает оборонительные укрепления. Прикомандированный к нему капитан Невельской на свой страх и риск находит пролив между материком и островом Сахалин (на карте там была суша) и входит на своем корабле в официально «несуществующее» устье Амура. На следующий год к берегу Тихого океана впервые за много лет начинают тянуть новый сухопутный Аянский тракт. Муравьев пробивает в Петербурге для Невельского право основать в устье Амура наблюдательный пост с торговым складом, а летом они, форсируя события, присоединяют к России Сахалин и все побережье вплоть до Кореи.

Летом 1850 года Невельской возвращается на Амур и узнает о том, что чьи-то неизвестные корабли с пушками уже дважды приходили в эти края и делали промеры дна. Англичане? Французы? Американцы? Капитан I ранга не теряет времени на раздумья. Оставив строительные работы на побережье, он берет с собой шестерых матросов и едет инспектировать реку. Не найдя никаких следов иностранцев и обнаружив древние столбы с высеченными на них славянскими буквами, он решает, пока не поздно, присоединить юг Дальнего Востока к России без всякой оглядки на Петербург. 1 августа 1850 года Невельской собрал местных жителей из селения Куегда, выстроил матросов и, помолившись, при барабанном бое и салюте из ружей и фальконета поднял русский флаг на Амуре. Так, в 862-ю годовщину Крещения Руси был заложен город-порт Николаевск.

Уезжая, капитан оставил в местной деревне гербовую бумагу, где на русском, английском и французском языках говорилось следующее: «От имени Российского правительства сим объявляется всем иностранным судам, плавающим в Татарском заливе, что так как прибрежье этого залива и весь Приамурский край до корейской границы, с островом Сахалин, составляют российские владения, то никакие самовольные распоряжения, а равно и обиды обитающим инородцам, не могут быть допускаемы».

Это было так дерзко, что поначалу все растерялись. Нессельроде пугал правительство китайской угрозой. Позже выяснилось, что китайцы, так ничего и не узнавшие в том году, были даже рады, что русские, занимая пустующие земли, спасают Китай от угрозы проникновения европейских наркоторговцев и контрабандистов с севера. Зато англичане были не на шутку возмущены. Они уже почти собрались создавать на этих землях независимое буферное государство типа Сингапура, Гонконга или даже побольше, и вдруг –такой провал. Естественно, что ими, да и другими европейцами сразу были приложены все усилия, чтобы убрать русских с Амура. «Для сохранения чести и достоинства нашего правительства гораздо лучше теперь же удалиться оттуда! – потеряв всякое самообладание, кричал Нессельроде на очередном заседании Особого комитета. – «Вы своеобразно понимаете честь», – возражал ему Муравьев.

В Петербурге шокированы и возмущены, а генерал уже привез в столицу новые проекты: о сосредоточении всех подвижных войск и артиллерии Восточной Сибири в верховьях Амура, об образовании Забайкальского и Амурского казачьих войск, об освобождении 30 тысяч крепостных, приписанных к Нерчинским горным заводам. В благодарность за вольную, они вскоре станут ударной силой в переселении на восток. За Байкалом сооружается первый механический завод, и в 1852 году на реке Шилке, впадающей в Амур, закладывают речные пароходы.

В 1853 году война с англичанами и французами, которой так надеялись избежать в Петербурге, все-таки началась. Английские планы относительно русского тихоокеанского побережья были самыми радужными. Многолетняя разведка показывала полную беззащитность портов и отсутствие флота. Однако, придя в Охотское море в 1854 году, англо-французская эскадра обнаружила повсюду новые укрепления, усиленные гарнизоны, и самое неприятное, новые корабли, базирующиеся на неизвестных стоянках. Откуда им было знать, что буквально накануне вторжения Муравьев все-таки пробил в столице организацию первого в истории Амурского сплава и за два месяца прошел реку до устья на пароходе во главе колонны из 13 барж, 29 плотов, 18 баркасов, 8 плашкоутов, 6 лодок и 4 вельботов. Деньги на колонну пожертвовали крупные сибирские купцы. Муравьев сумел убедить их, что такой шаг не только патриотичен, но и выгоден. Немногочисленные китайские посты на реке тоже помогали проходу русских. Они-то уже хорошо понимали, что такое «опиумная война» и что начнется, если вверх по Амуру пройдут англичане.

Привезенные тогда солдаты и пушки месяц спустя сбросили в море вражеский десант в Петропавловске-Камчатском. Следующие два года англо-французская эскадра яростно металась по Охотскому морю и жгла прибрежные поселения, пытаясь выманить из устья Амура, укрывшийся там русский флот. Но оставить на разоренном берегу свои гарнизоны она так и не посмела. Нейтральные американские китобои доносили грозные слухи, что амурская группировка войск постоянно усиливается и русские уже начали постройку паровых военных судов. Император Николай I не дожил до конца войны, в Европейской части России сложившейся не очень счастливо, но на Тихом океане Муравьев не только остановил врага малыми силами, но и попутно исследовал и присоединил к России огромные территории.

Оставалось лишь заселить присоединенный край и заключить официальные договоры о границе. «До сих пор мы действовали на Амуре, не прерывая дружеских отношений с cocедями, имея полное на них влияние. В 1850 году мы стали у устья реки, в 51-м и 52-м осмотрелись и заняли нужные пункты вверху по реке, в 53-м заняли южную оконечность острова Сахалина, в 54-м проплыли по реке один раз, в 55-м стали плавать взад и вперед, в 56-м продолжали плавать и расставили по всему левому берегу казачьи посты. Китайцы никогда и ни на что не давали своего согласия, но никогда не смели действиям нашим препятствовать, напротив, помогали нам с немаловажными для себя издержками; опыт доказал нам, что с китайцами надо действовать, а не говорить», – писал Муравьев военному министру.

1858 год стал его звездным часом. 10 мая генерал-губернатор на своем катере в сопровождении двух больших вооруженных барж отправился в Айгун, чтобы вступить в переговоры с китайским уполномоченным, князем И-шань. Последовала торжественная встреча, и 11 мая в 10 часов утра приступили к переговорам, причем Муравьев предложил проект разграничения с проведением границы между Poccией и Китаем по рекам Амуру, Уссури и Тумень-ула (Туманная). Китайская сторона просила отложить разграничение по Уссури, русские в обмен на это включили пункт о запрещении плавания по Амуру судам третьих стран. 16 (29) мая Айгунский договор был подписан.

На следующий день генерал-губернатор прибыл из Айгуна в основанную еще при первом сплаве станицу Усть-Зейскую (будущая столица Амурской области, город Благовещенск). Встречавший его выдающийся миссионер, архиепископ Иннокентий (Вениаминов) открыл крестный ход к походной Николаевской церкви. Генерал и святитель на глазах всего населения, преклонив колени, воздали Богу благодарение за возвращение в достояние Российской державы Приамурского края. А 18 мая Муравьев отдал приказ по войскам: «Товарищи! Поздравляю вас! Не тщетно трудились мы: Амур сделался достоянием России. Святая Церковь молится за нас, Россия благодарит. Да здравствует император Александр и процветает под кровом его вновь приобретенная страна!»

В том же году адмирал Евфимий Путятин заключил с Китаем выгодный Тяньцзинский договор о торговле и праве доступа русской православной миссии во внутренние районы страны. А через два года русский посол Николай Игнатьев подписал окончательный Пекинский договор, по которому зауссурийский Приморский край также остался за русскими. Александр II пожаловал генерал-губернатору Муравьеву титул графа Амурского.

В Иркутске и Петербурге его встречали как героя. Даже Триумфальную арку воздвигли. Казалось, можно было бы успокоиться и принимать заслуженные восхваления. Но ему было некогда. В 1859-м его пароход обследовал извилистую линию морского побережья. Спутники едва успевали подбирать названия: Уссурийский залив, бухта Находка, залив Петра Великого, бухта Золотой Рог… Путь парохода лежал в Японию с очередной важной дипломатической миссией, и поэтому порт Владивосток заложили те, кто высадился на берег на следующий год по его приказу. В этом городе спустя полтора века успокоится его тело.

В январе 1861 года он сдал свою должность преемнику и ученику Михаилу Корсакову и навсегда покинул край, где им было сделано так много. Современники долго потом вспоминали, как сердечно провожали его в Иркутске: «Назначенный для отъезда день начался в соборе, в котором при архиерейском служении граф Муравьев, окруженный обществом, отстоял напутственный молебен. Площадь, или, лучше сказать, ряд площадей, окаймляющих собор, кишела народом. После молебна все, имевшие на то право, бросились в близлежащее Собрание. Граф Муравьев дошел до него пешком; народ теснился около него; слышались прощальные крики. Графу приходилось останавливаться, выслушивать прощальные напутствия. Наконец, он в Собрании. Громадная зала последнего, прилегающие комнаты кишели публикой. Тут были и мундиры, и ремесленники со значками, и фраки, и сюртуки, и крестьяне, прибывшие из соседних деревень, и инородцы, и казаки. Не было, кажется, человека, которому бы граф не сказал слова. Кончилось это прощание. В городских экипажах, кто только мог, поехали на Вознесенский монастырь. Казалось, что туда прибудут только избранные, но пока шел молебен над мощами святителя Иннокентия, пока продолжался завтрак у настоятеля, площадь перед монастырем наполнялась народом, буквально прибежавшим. Чиновники вынесли по сибирскому обычаю на руках графа Муравьева; но только показались в толпе, как моментально были отброшены в сторону, а граф очутился на руках сперва крестьян, а потом инородцев-бурят, поспешно выхвативших его у первых… «Мы тебя, граф, не забудем, не забудь и ты нас», – кричали они… «Не забудь нас!» – подхватил народ. Тронулись повозки, все стояли без шапок; кто бежал сзади; кто обратился к монастырю и крестился, кто набожно благословлял отъезжавшего. Шибче и шибче двигались повозки. Народ долго еще стоял без шапок, следя за ними».

Тринадцать лет управлял он Сибирью, а совершил столько, сколько иной не сделал бы и за тридцать. Как ему это удалось? А главное, за что его, жесткого, порой даже несправедливого руководителя любили самые разные люди? Наверное, потому что и сам он умел ценить людей. Ведь не капиталы, не приказы, не оружие, в конце концов, вернули Амур России. Это сделали те, кого он сумел объединить и заразить своей верой в возможность решения тяжелой, почти несбыточной, но очень необходимой для России задачи.

Муравьев уезжал из Сибири. Но сделанное им не могло разрушиться после его отъезда. Теперь оно держалось на плечах тех, кого можно было назвать единой командой или даже семьей. Офицеры, чиновники, ученые, купцы, священники, казаки, крестьяне – прежде чужие, делая одно дело, стали близки и дороги друг другу. Стоявшие в стороне от скользкого «амурского вопроса», экономя время и силы, вдруг оказались на обочине жизни и теперь завистливо посматривали на «муравьевцев». А каждый из тех, кто пожертвовал своим имуществом, здоровьем или карьерой ради общего дела, обрел в нем смысл и счастье. То самое, именем которого назван залив в устье реки Амур.

 

Артем Ермаков

журнал "проект байкал/project baikal"
№24 2010 год стр. 130-133